Митрополит Филипп и Иван Грозный - Дмитрий Володихин

Худшее совершилось…

Вероятно, в игру тогда вступили те самые скуратовы и грязные, поднявшиеся из грязи в князи, а потому готовые загрызть любого, кто смел возвышать голос против опричнины. Возможность примирения Ивана Васильевича и Филиппа таила для них прямую угрозу. Следовательно, главной заинтересованной стороной в новом скандале являлись именно они. Да и главными действующими лицами, включившими механику столкновения…

Отзвучали укоризненные слова митрополита. Полыхнули будущей кровью слова государя. Иван Васильевич с опричной свитой покинул монастырь. Но путь его от обители к Опричному двору лежал через многотысячные толпы, собравшиеся для крестного хода, возглавленного митрополитом. Московский посад, узнав о смелых речах Филиппа, встал на его сторону. Люди волновались, в воздухе запахло грозой.

То, что произошло дальше, современные историки реконструировали буквально по крупицам, собрав сведения из малых летописных памятников{ Реконструкция событий, связанных с антиопричным восстанием московского посада, принадлежит историку В.И. Корецкому, блестящему специалисту по истории Московского царства. Однако в академической среде она вызвала споры. Некоторые историки считают, что выступления не было.}. Распаленное многолюдство не отставало от царской свиты. Наконец на Арбате Ивана Васильевича окружили со всех сторон, а охрану его оттеснили. Царствующая особа в народных глазах была священна. Не то что убить ее или ударить, а даже выступить с угрозой выглядело как великий грех. Но народ был в своем праве – жаловаться государю на «тесноту» жизни, на злоупотребления его подчиненных. И посадские низы подали Ивану Грозному коллективную челобитную с общей просьбой: отменить опричнину! Повторялась история 1566 года, только сейчас выступало не 300 дворян, а тысячи московского простого люда.

Царь увидел, как в лике человеческой громады, напряженном, усталом, раздосадованном, проступает гневное выражение, знакомое ему по событиям двадцатилетней давности. Тогда, в 1547-м, случился великий бунт, встала вся Москва, толпы хватали и убивали аристократов прямо на улице. Вся сила правительства не позволила утишить «мятеж»; в ту пору страх вошел в душу молодого правителя, а плоть наполнилась трепетом… Что, если бунташная сила вновь поднимет столицу?

Иван IV спешно выехал из Москвы в Александровскую слободу. Пусть народ успокоится… потом, потом уж мы с ним разберемся.

Вскоре после столкновения с царем и его опричной свитой в Новодевичьем монастыре митрополит переехал из своей кремлевской резиденции в московскую обитель Николы Старого. Он удалился от зла. Он не хотел быть рядом с царем даже географически. Сам факт переезда вновь показал москвичам «нелюбие» между главами светской и духовной власти в Московском государстве. Что это значит?

Если прежде конфликт между Иваном Васильевичем и Филиппом был достоянием относительно узкого круга лиц – пусть по столице и ходили недобрые слухи, пусть вспоминали очевидцы прилюдно сделанные обличения Филиппа, – но до открытого разрыва дело не доходило. Кто знал о работе следственной комиссии на Соловках? Кто знал, до какого накала дошли противоречия между двумя величайшими людьми страны? Теперь – узнали. Митрополит показал: примирения с опричниной он не желает, пастырского благословения на нее не дает и не даст, обличать ее не перестанет. Показал – всем. Всей столице.

Чего ж яснее?

Ответная кара стала делом времени.

Иван IV разбирает бумаги, написанные следственной комиссией князя Темкина-Ростовского, прикидывает, каких свидетелей стоит вызвать на суд, как их использовать. Он имеет возможность просто убить митрополита, но в этом случае царство, и так расщепленное до основания опричной трещиной, может просто развалиться. Чего ждать от подданных, когда слетит голова самого митрополита? Не обернется ли его гибель ужасающим мятежом? Не восстанет ли земщина?

Царь медлил.

Он размышлял, взвешивал… По всей видимости, натура артиста, человека, стремящегося всякий свой поступок «поставить», как ставят театральное действие, позвала его к иному решению. Не убить, нет. Рискованно, некрасиво. Гораздо лучше – опозорить. Унизить, раздавить. И сделать всё это с помощью большого спектакля с большим количеством задействованных персонажей. В нем Иван Васильевич попробовал себя не на актерской стезе, а на режиссерской.

Епископа да судит епископ – таковы церковные правила. Но наша Церковь давно потеряла ту необыкновенную самостоятельность, которой она пользовалась в XIV и XV столетиях. Вот и осенью 1568 года Филиппа судил не церковный суд, а светская «боярская комиссия» во главе с Иваном IV. Никто не сомневался в том, что царь сумеет навязать Церкви решение этого суда. Опричные бояре рассматривали свидетельства, собранные Темкиным-Ростовским, выслушивали свидетелей, выжимали показания из соловецкого настоятеля Паисия, привезенного в столицу… А что же владыка Филипп? Где он был в это время? На заседания боярской комиссии его не позвали. Он знал: туча над его головой сгущается, скоро грянет гром. Но время активного действия прошло. Теперь он выполнял свою повседневную работу да служил по праздникам архиерейские службы. Этого ему пока не запрещали.

Разбирательство длилось долго. Житие Филиппа говорит: митрополита оклеветали. Против него были пущены в ход «лжесвидетели и ложные многосмутные свитки». Митрополита обвиняли в «порочной жизни». Возможно также, его обширная хозяйственная деятельность на Соловках сделала возможным обвинение к корыстных устремлениях. Всякий человек, отвечающий за большое хозяйство, может быть обвинен в чем-то подобном – просто в силу того, что ему приходилось ворочать крупными суммами и дорогим имуществом. В этом смысле беспорочен будет лишь совершенно бездеятельный человек. У прочих же обязательно найдется хоть какой-то фактик, который можно «пришить к делу».

Митрополит Филипп служил в Успенском соборе, когда под церковные своды ворвалась воинская команда во главе с великим опричным боярином Алексеем Даниловичем Плещеевым-Басмановым. Он сыграл роль главного распорядителя.

Алексей Данилович объявил Филиппу волю царя: «Ты недостоин святительского сана!» Из-за спины его вышли приказные люди и принялись зачитывать показания лжесвидетелей. Филипп смиренно смотрел на своих гонителей, не говоря ни слова в свое оправдание и не пытаясь с ними спорить.

Как только смолкли голоса чтецов, Басманов подал своим людям знак, и те бросились на Филиппа, сорвали с него архиерейское облачение со знаками сана. Митрополит оставался спокоен. Его позорили, его пытались выставить в жалком свете, но вышло иначе. Он не выдал ни словом, ни жестом страха или удивления. Стоя в разорванных одеждах, митрополит отворотился от опричников и недрогнувшим голосом промолвил, обращаясь к священнослужителям: «О чада! Скорблю, расставаясь с вами, но радуюсь, что послужил Церкви. Церковь наша овдовеет, и будут в ней пастыри как презренные наемники»… Подскочившие опричники не дали ему попрощаться. Они напялили на митрополита рваную монашескую рясу, сшитую из лоскутков. Затем Филиппа вытолкали из храма, нанося удары метлами, и посадили на воз. Пока его вывозили из Кремля, охрана изощрялась в брани. Опальному архиерею грозили страшными наказаниями.