Абсолютно неожиданные истории - Роальд Даль

Подробности болезни, столь неожиданно сразившей меня в середине моей жизни, тебе известны. Нет нужды тратить время на то, чтобы останавливаться на них, разве что мне следует сразу же признаться: как же глупо было с моей стороны не обратиться к врачу раньше. Рак — одна из немногих болезней, которые современные лекарства излечить не могут. Хирург может оперировать, если рак не слишком далеко распространился; однако что касается меня, я не только чересчур запустил болезнь, но рак еще имел наглость напасть и на мою поджелудочную железу, сделав в равной мере невозможным как хирургическое вмешательство, так и надежду на то, чтобы выжить.

Жить мне оставалось от месяца до полугода, жить только затем, чтобы все больше мрачнеть с каждым часом, как вдруг явился Лэнди.

Это было шесть недель назад, как-то во вторник утром, очень рано, задолго до того, когда приходишь ты, и едва он вошел, я понял — он что-то задумал. Он не подкрался ко мне на цыпочках с робким и смущенным видом, не зная, что сказать, как остальные мои посетители. Лэнди явился уверенным в себе, улыбающимся, подошел к кровати и, остановившись, поглядел на меня сверху вниз с безумным веселым огоньком в глазах, а потом сказал:

— Уильям, мальчик мой, это прекрасно. Именно ты мне и нужен!

Мне, пожалуй, следует объяснить тебе, что, хотя Джон Лэнди и не был никогда у нас в доме, а ты редко, если вообще когда-нибудь, встречалась с ним, я был дружен с ним не меньше девяти лет. Разумеется, я, прежде всего, преподаватель философии, но, как ты знаешь, в последнее время я довольно основательно увлекся психологией. Поэтому наши с Лэнди интересы частично совпали. Он замечательный нейрохирург, один из самых искусных, а недавно был настолько любезен, что позволил мне ознакомиться с результатами своей работы, в частности в области воздействия фронтальной лоботомии на различные типы психики. Поэтому ты понимаешь, что, когда он неожиданно появился у меня во вторник утром, нам было о чем поговорить.

— Послушай, — сказал он, придвигая стул к кровати. — Через несколько недель ты умрешь. Так?

Вопрос этот, исходивший от Лэнди, не показался мне таким уж бестактным. Довольно занятно, когда к тебе приходит кто-то настолько смелый, что затрагивает запрещенный предмет.

— Ты скончаешься прямо здесь, в этой палате, а потом тебя вынесут и кремируют.

— Похоронят, — уточнил я.

— И того хуже. А что потом? Ты что, надеешься попасть в рай?

— Сомневаюсь, — сказал я, — хотя думать об этом утешительно.

— А может, в ад попадешь?

— Не вижу причин, чтобы меня туда отправили.

— Этого никогда не знаешь, мой дорогой Уильям.

— А к чему весь этот разговор? — спросил я.

— Видишь ли, — произнес он, и я заметил, что он внимательно посмотрел на меня, — лично я не верю в то, что после того, как ты умрешь, ты когда-нибудь услышишь о себе снова… если только… — тут он умолк, улыбнулся и придвинулся еще ближе, — если, конечно, у тебя хватит ума вверить себя в мои руки. Не хотел бы ты обдумать одно предложение?

Он пристально и как-то жадно рассматривал меня, точно я был куском отличной говядины, лежавшей на прилавке, а он его купил и теперь ждет, когда покупку завернут.

— Я вполне серьезен, Уильям. Ты не хотел бы обдумать одно предложение?

— Не понимаю, о чем ты говоришь.

— Тогда слушай, и я тебе скажу. Так ты будешь меня слушать?

— Давай, говори, если хочешь. Не думаю, что очень много потеряю, если выслушаю тебя.

— Напротив, ты много приобретешь — особенно после того, как умрешь.

Уверен, он ждал, что я вздрогну при этих словах, но я был и к ним готов, сам не знаю почему. Я лежал совершенно неподвижно, не сводя глаз с его лица, на котором застыла открытая улыбка, обнажавшая золото верхнего зубного протеза в левом углу рта.

— Над этим, Уильям, я потихоньку работал в продолжение нескольких лет. Кое-кто мне тут в больнице помогал, особенно Моррисон, и мы провели серию весьма успешных экспериментов с лабораторными животными. Теперь я готов рискнуть и на человеке. Идея грандиозная и на первый взгляд может показаться нереальной, но, с хирургической точки зрения, не видно причин, почему она не может быть в той или иной степени осуществима.

Лэнди подался вперед и уперся обеими руками о край кровати. У него доброе лицо, красивое, какими бывают худые лица, и на нем нет того выражения, которое присуще всем врачам. Тебе ведь знакомо это выражение, оно у них почти у всех одинаковое. Напоминает тусклую вывеску, гласящую: „Только я могу спасти вас“. Между тем глаза Джона Лэнди были широко раскрыты и лихорадочно блестели.

— Довольно давно, — сказал он, — я видел короткий медицинский фильм, привезенный из России. Зрелище весьма неприятное, но интересное. В нем показана голова собаки, отделенная от тела, однако снабжение кровью осуществлялось по артериям и венам с помощью искусственного сердца. Вот что меня заинтересовало: голова этой собаки, лежавшая на чем-то вроде подноса, была живая. Мозг функционировал. Это было доказано с помощью нескольких тестов. Например, когда губы собаки смазывали пищей, высовывался язык, и она слизывала ее, а глаза следили за человеком, двигавшимся по комнате.

Разумно было заключить, что голова и мозг не обязательно должны быть присоединены к остальной части тела, чтобы продолжать жить, — при условии, разумеется, что должным образом обеспечивается снабжение оксигенированной кровью.

Далее. После просмотра фильма у меня зародилась мысль отделить мозг от черепа человека и поддерживать его живым и функционирующим как независимое целое в течение неограниченного времени после смерти. Твой мозг, к примеру, после твоей смерти…

— Мне это не нравится, — сказал я.

— Не прерывай меня, Уильям. Дай мне закончить. Насколько я мог судить по результатам последующих экспериментов, мозг является удивительно автономным объектом. Он вырабатывает свою собственную спинномозговую жидкость. На его волшебной мыслительной активности никак не отражается отсутствие конечностей, туловища или даже костей черепа, при условии, как я сказал, что беспрерывно осуществляется его питание насыщенной кислородом кровью.

Мой дорогой Уильям, ты только подумай о своем собственном мозге. Он отлично сохранился. Он битком набит знаниями, которые ты приобретал всю свою жизнь. У тебя ушли долгие годы на то, чтобы сделать его таким, какой он есть. Он только начинает выдавать первоклассные оригинальные идеи. И между тем скоро ему придется умереть вместе с твоим телом просто потому, что твоя дурацкая поджелудочная железа нафарширована раковыми клетками.

— Благодарю, — сказал я ему. — Ты можешь остановиться. Отвратительная идея, и даже если бы ты смог осуществить ее, в чем я сомневаюсь, в этом не было бы совершенно никакого смысла. Зачем поддерживать мой мозг живым, если я не смогу говорить, видеть, слышать или чувствовать? Лично я ничего более неприятного вообразить не могу.