Предсказание для адвоката - Наталья Борохова

Лара тоже казалась взвинченной, нервозной. «Привет!» – небрежно кивнула она Дубровской и тут же уставилась на ее сумочку. Странное дело, но траурные аксессуары дам совпали. Сумочки были произведены, должно быть, в одной кожгалантерейной мастерской. Это обстоятельство не порадовало Лару. Она не привыкла выглядеть, как массовка. Что же касается Елизаветы, ей это было абсолютно все равно.

Петр Иванович держался официально и не вступал ни с кем в разговоры. С него уже было достаточно той истории, невольными участниками которой они успели стать в прошлые выходные. Должно быть, он себе дал зарок не иметь никаких дел со своими товарищами по несчастью.

Павел Грек и вовсе церемонию проигнорировал, отправив на адрес безутешной матери телеграмму с соболезнованиями. Вне всяких сомнений, это было невежливо, но, как уже успела удостовериться Елизавета, хирург не слишком боялся общественного порицания и всего лишь решился на то, что каждый из них, втайне, предпочел бы сделать. Похороны были им в тягость, но светские условности оказались сильнее. Формальности нужно было соблюсти. Собственные желания тут не имели значения.

Среди моря знакомых и незнакомых лиц Дубровская заметила следователя. Он держался в сторонке, внимательно рассматривая толпу и прислушиваясь к разговорам. Его присутствие красноречиво говорило о том, что следственные органы не восприняли всерьез версию о безродном бродяге, отправившем на тот свет бедную Эмму. Убийца по-прежнему находился рядом. Он был среди этих чопорных, обряженных в траурную одежду людей, дышал с ними одним воздухом, целовал руку оцепеневшей от горя матери. Пока счет был в его пользу…

Если бы кто-нибудь попросил Елизавету вспомнить все детали траурной церемонии, она была бы в затруднении. Лиза помнила лишь отдельные штрихи, самые яркие моменты, выступающие на общем мрачном фоне этого дня. Чужие для нее лица слились в одну сплошную массу, оркестр играл пронзительную мелодию, которая все никак не смолкала. Чьи-то слезы, неестественно белое лицо Эммы, шепоток в толпе: «Мать держится превосходно. Сказывается дворянская выдержка. А между прочим, это ее единственная дочь» – все эти фрагменты мозаикой укладывались в сознании Елизаветы.

Вот ее рука лежит в сухоньких ладонях матери Эммы. Дубровская бормочет соболезнования. Слова, как обычно, обгоняют друг друга.

– Кто вы, милое дитя? – спрашивает женщина, рассматривая Лизу блекло-голубыми, заплаканными глазами. – Я знала всех друзей своей бедной дочери. Вас же вижу впервые.

– Это моя жена, Ада Александровна, – вмешивается Мерцалов. – Вы просто еще не успели познакомиться с ней.

– Не успела, – задумчиво говорит женщина. – Я ничего не успела. – И вдруг, вскинув на Елизавету глаза, задает неожиданный вопрос: – А чем вы занимаетесь, милая?

Дубровская в замешательстве.

– Адвокат. Она – адвокат, – приходит на помощь Андрей.

Лизе не остается ничего иного, как согласно кивать головой. Она всегда была не особенно находчива в подобных ситуациях.

К скорбящей матери подходит супружеская пара. Дубровская с облегчением вздыхает. Трудные слова позади. Она может незаметно раствориться в толпе и стать такой же безликой, как вон та колонна в классическом стиле, подпирающая потолок. Поминальный ужин проходил в стенах итальянского ресторана…

Порой память играет с человеком странные шутки. Так, по прошествии времени Лиза в деталях помнила интерьер того места, хотя была там впервые: высокие, узкие окна со вставками витражей; панно на стене, воспроизводящее средиземноморский пейзаж; вымощенный грубыми плитками пол. Она помнила сцену, на которой, по всей видимости, обычно располагался оркестр; столы, сдвинутые по всему периметру помещения, и тяжелые, с высокими спинками стулья. Бесшумно сновали официанты в черных жилетах и красных галстуках-бабочках: все брюнеты с короткими вьющимися волосами. Белые скатерти, клетчатые салфетки, графины с гранатовым соком, пироги в плетеных корзиночках запечатлелись в сознании накрепко, словно в этом был какой-то особый, непонятный примитивному уму смысл.

Там была женщина, имени ее Елизавета не знала, она и не встречала ее после – в синем костюме и белой блузе с кружевным жабо. Проворными глазками она обшаривала стол, словно проверяя, не окажутся ли закуски у соседей вкуснее, чем у нее, и правильно ли она выбрала место за столом. Она положила себе полную тарелку «оливье», не забыв прихватить и парочку бутербродов с икрой. Пирожки, аккуратно завернув в салфетку, дамочка прибрала в сумку. Встретившись взглядом с Дубровской, женщина приторно улыбнулась и принялась за салат.

Лиза помнила, как сейчас, яркие пятна румян на ее скулах; волосы, уложенные высоко в пучок, с торчащими шляпками шпилек. В промежутках между сменой блюд она восклицала одно и то же: «Как это все неожиданно. Кто бы мог подумать!» – и опять принималась за еду.

Дубровская не могла сказать, кто о чем говорил. Слова стерлись из ее памяти, словно по волшебству, оставив в ушах только мерный гул множества голосов и стук столовых приборов.

Рядом с ней сидели Кротовы. Константин в очередной раз выяснял отношения со своей безропотной Марией. Сути разногласий Елизавета не уловила, но телевизионный магнат был почему-то раздражен и, не особо стесняясь публики, выражал свое недовольство обидными словечками. Женщина угрюмо отмалчивалась. Мужу требовалась энергетическая подпитка, но жена была молчалива и подавлена. Должно быть, это сильно задевало Константина, и, не выдержав, он швырнул в лицо благоверной салфетку.

– Овца! – ругнулся он.

Который час? Время остановилось. Те же лица, тот же стол. Вечер тянулся, казалось, целую вечность. Иногда Мерцалов выходил позвонить в холл. Лиза оставалась одна.

– Вы совсем ничего не едите, – наклонялся к ней Кротов. – Может, вам что-нибудь передать? Бутерброд, яблоко…

– Нет, благодарю. Я не голодна, – нервно отвечала Лиза, оглядываясь в поисках супруга.

– Вы бледны как смерть. Вам нужно подкрепиться.

– Со мной все в порядке.

Лиза помнила, как она, пытаясь скрыться от галантного кавалера, направилась в дамскую комнату. Там было накурено, но пусто. На полочке стояла ваза со свежими цветами. Дубровская взглянула в зеркало. Кротов прав. Выглядит она неважно. Ее мутило. Она чувствовала себя больной.

Достав из сумочки помаду, она накрасила губы. Стало еще хуже. Неестественно алые губы делали ее лицо неживым, точно это была маска. Лиза оставила сумочку на туалетном столике и толкнула дверь одной из кабинок.

Сначала она не поняла, что происходит. На кафельном полу, согнувшись, сидела Лара. Первая мысль была, что ей плохо и она нуждается в помощи. Но так было лишь на первый взгляд. Потом Лиза заметила какой-то белый порошок, насыпанный прямо на крышку унитаза и кредитную карточку, которой Лара умело орудовала, разделяя порошок на дорожки. Дубровская никогда не сталкивалась ни с чем подобным. Конечно, чисто теоретически она представляла, что это означает, но эти познания были такими ненужными, как, например, ответ на вопрос: каково расстояние от Земли до Луны. Теперь же Лиза не знала, как правильно реагировать.