Темные воды - Роберт Брындза

– То есть вы открыто признаете, что наняли людей, дабы те подсунули ему в дверь бутылку с зажигательной смесью?

– А вам никогда не хотелось свершить правосудие своими руками?

– Нет.

– Не лгите, Эрика. Я читала о вас. Ваш муж погиб от рук наркоторговца, вместе с ним еще четверо ваших коллег, а сами вы были тяжело ранены. Не хотелось бы вам на часок оказаться с ним в одной комнате, только вы и он, вдвоем, а в руке у вас бейсбольная бита, утыканная гвоздями? – Не отводя взгляда от Эрики, Аманда стряхнула пепел в большую переполненную окурками пепельницу, что стояла на столе подле нее.

– Да, хотелось бы, – призналась Эрика.

– Ну вот видите.

– Но я бы никогда на это не пошла. Наша обязанность как сотрудников полиции – стоять на страже закона, а не совершать правосудие. У вас был роман с Мартином Коллинзом?

– Да. Между ним и Марианной все было кончено; это произошло через полтора года после исчезновения Джессики. Мы сблизились. Об этом я сожалею больше, чем о Марксмэне, но я влюбилась.

– А он вас любил? – спросил Питерсон.

Аманда пожала плечами и снова глотнула из бокала вина.

– Я часто думаю: это – единственное по-настоящему хорошее, что я сделала для той семьи. Я не смогла вернуть им дочь. Но я заставила Мартина отвлечься от горя, по крайней мере, когда он был со мной.

– Теперь, когда мы нашли останки Джессики, вы по-прежнему считаете, что преступление совершил Тревор Марксмэн? – спросила Эрика.

Аманда снова затянулась сигаретой.

– Я всегда считала, если что-то столь очевидно, значит, так оно и есть… У него был сообщник, и, думаю, похитив девочку, он где-то ее спрятал.

– Вы взяли его под наблюдение? – осведомился Питерсон.

– Да, но только через неделю после ее исчезновения… Тогда я считала, что это сделал он.

– Я заглядывала в ваше досье… – начала Эрика.

– В самом деле? – Щурясь, Аманда смотрела на нее сквозь дым.

– После дела Джессики вас перевели в отдел по борьбе с наркотиками, а потом обвинили в торговле кокаином.

– Я была чертовски хорошим полицейским. Проторила тропу для таких женщин, как вы. А вас двадцать лет назад считали бы типичным уличным негром, зато теперь вы служитель закона, пользуетесь уважением. Вы забываете, кто отвоевал для вас место в полиции.

– Выходит, все это благодаря вам? Вы – Роза Паркс[14] Столичной полиции? – съязвил Питерсон. Возникло неловкое молчание. Эрика бросила на него предостерегающий взгляд.

– Мы здесь лишь для того, чтобы узнать вашу версию событий, – сказала она.

– Мою версию?

– Да. Как вам работалось по этому делу, ваш взгляд изнутри. У меня только горы архивных материалов, и я барахтаюсь в них, как слепая.

– В Управлении уголовных расследований, – не сразу ответила Аманда, закурив очередную сигарету, – я была единственной женщиной, и все дела об изнасилованиях поручали вести мне. Я возилась с пострадавшими, нянчилась с ними, собирала вещественные доказательства. Я никогда не игнорировала их звонки, оказывала им поддержку все те месяцы ожидания, пока подонки, надругавшиеся над ними, находились под следствием. Потом каждую держала за руку во время суда. А мне никто не помогал. Мои так называемые коллеги, имевшие обыкновение пораньше сваливать с работы в пабы и требовать бесплатных секс-услуг от тружениц панели, получали повышение. А потом, когда меня поставили во главе следствия по делу Джессики Коллинз, мне дали понять, что я слишком высоко прыгнула, забыла свое место.

– Сочувствую, – сказала Эрика.

– Не стоит. А вот судить меня не надо. Просто наступает такой момент, когда понимаешь, что, играя по правилам, ты ничего не добьешься… – Тлеющим окурком в руке она показала на фото, что висело на стене. – Вон Оукли, полный идиот, а до помощника комиссара поднялся. – Она тщательно затушила окурок в переполненной пепельнице. – В прежние дни мы с ним часто вместе ходили в патруль. Как-то в три часа ночи патрулировали Кэтфорд-Хай-стрит, и в одном из переулков на нас парень один пошел с ножом. Обкурился или обпился чего-то, был не в себе… Он схватил Оукли и приставил ему к горлу нож, так тот обосрался. В самом прямом смысле слова: нагадил в штаны. Так у парня с ножом… он и без того был взвинчен и на рогах… от вонищи этой и вовсе крышу снесло, и он деру дал. Оукли спасло его собственное дерьмо. По иронии судьбы через много лет его наградят орденом Британской империи за доблестное искоренение преступлений, связанных с поножовщиной… В тот вечер я помогла ему – привела его в порядок и потом язык держала за зубами. В ту пору мы были неразлейвода. А спустя годы, когда у меня начались неприятности на службе, а он уже ходил в старших суперинтендантах, он все пофигил. Предал меня!

Трясясь от гнева, Аманда закурила очередную сигарету. Какое-то время они сидели в молчании. Громко тикали часы, мимо по улице пронеслась машина, небо, казалось, потемнело еще больше. Эрика глянула на Питерсона, намекая, что им пора уходить.

– Да, вот еще что. – Аманда потерла лицо. – Тело вы нашли в Хейзском карьере. Мы этот карьер дважды обследовали – в августе и в конце сентября девяностого, и, конечно, ничего не нашли. Там неподалеку стояла лачуга, в ней жил один старик, самовольно поселился. Домик был маленький, с погребом. У него мы, естественно, тоже ничего не нашли. А через несколько месяцев этот старик повесился.

– И что? – спросила Эрика.

– Не знаю. Если Тревор Марксмэн действовал не один, возможно, это и был его сообщник.

– Как звали его, помните?

– Старый Боб – так он себя называл. С головой у него было не все в порядке, но признаков агрессии он не проявлял. За пару лет до этого закрыли одну из местных психиатрических лечебниц, и его вышвырнули на улицу. На вид такой малость блаженный, глуповатый старикашка. А потом вдруг взял, выпил яду и повесился. Меня это насторожило.

– Так он еще и отравился? – уточнила Эрика.

– Да.

Зазвонил телефон Эрики. Она извинилась, ответила и стала о чем-то говорить.

– Может быть, я все-таки угощу вас бокалом вина? Или пивом? – предложила Аманда, с прищуром глядя на Питерсона сквозь сигаретный дым.

– Нет, я на службе, – отказался он.

– И вы не хотите выкачать из меня больше информации? – спросила Аманда, якобы в изумлении выпучив глаза.

Питерсон обрадовался, когда Эрика положила трубку.

– Звонил Крофорд, – сообщила она.

– Крофорд? Констебль? – оживилась Аманда.

– Да. Он ведь работал с вами по этому делу в девяностом, так?

– Ну да. Жуткий зануда. Любит напрашиваться на похвалу, а сам ни черта не делает, чтобы ее заслужить. Только изображает активную деятельность…