Элитное подземелье - Марина Туровская

Алексей вдел мне в уши аметистовые серьги, тяжелыми гроздьями спустившиеся до плеч.

– Смотри, как ты красива! – воскликнул он. – Что ты чувствуешь?

– Писать хочу.

Леша засмеялся, откинув голову. Светлые волнистые волосы его тоже откинулись назад. Ужасно глупый человек. За один такой смех в моем доме, за то, что он со мной, я спокойно отдам все эти побрякушки… Хотя недавно я так мечтала их иметь, мне казалось, что от наличия их в моей собственности в жизни прибавится счастья.

Леша повез меня к туалету. Это был своеобразный ритуал, выработанный еще в больнице. Алексей помогает мне не упасть на кафеле, сажает на унитаз и ждет на кухне слива в унитазе и шума воды в раковине. Потом опять сажает меня в кресло и отвозит в комнату. Сейчас я стояла на одной ноге у раковины, мыла руки. Драгоценности переливались на мне, но чувствовала я себя идиоткой.

– Леша! – крикнула я. – Забыла сказать. Сегодня Вадик приезжал, друг Славы, который брат…

– Знаю, – донесся до меня спокойный голос Алексея. – Что он хотел?

– Поговорить с тобой. Он сказал, что ты фальшивой валютой торговал.

Алексей появился в ванной.

– Вот козел. – Сильные руки посадили меня в кресло и отвезли на кухню. – Вот, значит, почему у тебя такое настроение плаксивое. Слушай, а ты не в связи с этим в сейф полезла? Наличные решила проверить, думала, я позарился на эти бумажки?

Он развернул кресло к столу и нагнулся ко мне, вглядываясь в лицо.

– Леша. – У меня опять задрожали губы и защипало глаза, я сдернула с шеи колье, которое разорвалось на одном из золотых завитков. – На. Мне не надо ничего. Кроме тебя.

Больше говорить я не смогла, заплакала в голос. Леша поцеловал мои мокрые глаза, положил колье на стол и сходил в комнату за свитером.

– Замерзла, наверное. – Он одевал меня и шептал на ухо: – Запомни, я живой, не идеальный, я могу ошибаться, могу загулять, могу обкуриться, могу быть иногда злым. Но никогда не предам тебя. Ты мне нравишься. Очень.

Нос пришлось опять вытереть рукавом свитера. Получилось это со смешным хлюпом.

– А я без тебя не смогу жить. Вернее, смогу, но это будет не жизнь.

Не знаю, как ведут себя люди после таких объяснений. Леша достал из холодильника бесконечный мартини, разлил по бокалам.

– Давай за тебя. И, Насть, на сегодня с серьезными словами закончим. Мне есть хочется. Я люля-кебаб купил. Будешь?

– Буду.

В половине восьмого утра Алексей открыл дверь, в которую настойчиво звонили, и жалобным голосом заорал: «Настя!» Я выехала из ванной. В коридоре монументально громоздилась Татьяна Степановна в куполообразном темном пальто шестьдесят восьмого размера.

– Ну что, молодые люди, будем облегчать себе жизнь?

Леша смотрел на тетку с хитрым прищуром:

– В смысле?

Тетка, задвинув под табуретку своего обкормленного пуделя, строгим голосом выговорила Леше:

– В смысле домашнего хозяйства. Магазин, щи суточные, котлеты натуральные. А также уборка помещений и выгул собак.

Леша оживился на «котлеты натуральные», а мне понравился «выгул собак».

– Сколько? – деловито спросил Алексей.

– Семь тысяч. – Татьяна Степановна была все так же сурова. – Это без сверхурочных. А если праздник какой, день рождения или, не дай бог, свадьба, тогда отдельная сумма и продуктами за вредность.

– Святое дело за свою вредность получать. – Алексей заложил ленинским жестом пальцы за жилет и выбросил вперед правую руку: – Согласен, голубушка. Прямо сейчас и начнем. Прошу на кухню, составим список продуктов для наполнения холодильника.

Мама приехала в девять утра и милостиво улыбнулась уходящему на работу Алексею. При виде синяка на моей скуле она чуть не лишилась дара речи, как рыба, разевала рот и махала рукой у меня перед лицом.

– Упала я, упала, – успокоила я маму. – С кресла свалилась. Леша в это время на работе был.

– … Я бы его убила, если б он вот так…

– Мам, ну какая от него может быть угроза? – Я безмятежно улыбнулась. – Он безобидный и тихий. Специальность не криминальная, его типография печатает акции для банков. И вообще, он очень начитанный и рассудительный молодой человек.

Мама смотрела на меня с легким недоумением, а я подумала, что немного заигралась с эпитетами. Теплые мамины пальцы погладили мой синяк. Я поцеловала мамину ладонь.

По пути на работу заехал Эдуард Арсенович, переменил на конструкции несколько баночек, подкрутил шарниры металлических спиц. Cиняк на доктора впечатления не произвел – Эдуард Арсенович посоветовал мне размазать на этом месте сырой пельмень. Затем он тонким стальным прутом стал тыкать в мышцы и, если я орала от боли, радостно кивал в мамину сторону.

– Прекрасно. Все живое. Значит, так, деточка, – «деточка» тоже относилось не ко мне, а к маме, – походим денька три в таком ассортименте, затем снимем все медикаментозные средства и посмотрим на результат. Хочу заметить: все заживает как на собаке. И это прекрасно. Я Настю в Европу повезу, на показы.

– Может, не надо? – заскулила я и, стащив со стола металлический прут, почесала им зудевшую под конструкцией ногу.

Доктор забрал у меня чесалку и погрозил пальцем:

– Я тебе дам «не надо». Это же какой сдвиг! Успех! Какие заказы, пациенты. Поедешь, Настенька. Проезд оплатит клиника.

– Ходить ей можно начинать? – вмешалась мама.

– Как же она пойдет? – всплеснул руками Эдуард Арсенович. – В ней еще три иглы сидят. Снимем, тогда пускай начинает. Но полегоньку, не спеша. Кофейком, Нина Валерьевна, побалуете бедного эскулапа?

Мама побежала на кухню. Врач принялся оглядывать стены:

– С большим вкусом квартирка обустроена. Картинки симпатичные. Дорого брали?

– Это Петров-Водкин, это Юон, вон та пестренькая – Лентулов, – сообщила я. – Большая часть эскизы, но подлинники. Сколько стоит – понятия не имею.

Эдуард Арсенович мелко кивал и продолжал осмотр.

Влюбленно глядя на доктора, мама внесла кофе. Они просидели у меня над душой еще полчаса, прежде чем решили поехать показаться своим рабочим коллективам.

В обед начался шквал телефонных звонков. Мила просилась в гости. Леонид делал вид, что не помнит, как я его послала, и намекал на повторный визит. Андрей, напирая на родственные чувства, сообщил, что будет завтра в три – для важного разговора. Григорий повысил сумму за обмен до полутора миллионов. Даже прозвонился какой-то журналист, услышавший, что мне очень удачно пришили ногу. Мое объяснение он воспринял с оптимизмом, назвав операцию «вшитым коленом».