Навеки Элис - Лайза Дженова

Они сели рядом на диван. Том слева, Анна справа. Так они устраивались на заднем сиденье в машине, когда были маленькие. Том был левша и любил сидеть у окна, Анна была правша и не возражала против серединки. Сейчас они сидели ближе, чем когда-либо, и, когда Том потянулся и взял Анну за руку, она не закричала: «Ма-а-ам, Томми меня трогает!»

— У меня нет мутации, — сказал Том.

— А у меня есть, — сказала Анна.

Элис помнила, какое райское блаженство испытала она, когда родился Том. Потребовалось двадцать шесть лет, чтобы блаженство превратилось в адскую муку. Элис не выдержала и расплакалась.

— Мне жаль, — сказала она.

— Все будет хорошо, мама. Ты сама говорила, скоро найдут способ превентивного лечения, — отозвалась Анна.

Когда Элис думала об этом потом, ее поразила парадоксальность ситуации. Анна, по крайней мере внешне, казалась ей сильнее других. Элис успокаивала ее, но не удивилась. Анна больше других детей взяла от матери: волосы, цвет кожи, темперамент… и пресенилин-1.

— Я хочу продолжить. Я уже говорила с моим врачом, они проведут предимплантационную диагностику. Протестируют каждую клетку каждого эмбриона и имплантируют того, который окажется без мутации. Так что мы будем абсолютно уверены, что у моих детей никогда этого не будет.

Это была по-настоящему хорошая новость. Но пока все ее обсуждали, Элис ощутила ложку дегтя в бочке меда. Хоть она и винила во всем себя, но завидовала дочери. У Анны была возможность сделать то, что не могла сделать она. Анна могла уберечь своих детей от беды. Ей никогда не придется сидеть напротив и видеть, как ее первый ребенок пытается осознать, что со временем у нее разовьется болезнь Альцгеймера. Элис жалела, что ей не были доступны возможности репродуктивной медицины. Но тогда эмбрион, который со временем превратился в Анну, оказался бы в числе забракованных.

По мнению Стефани Аарон, Том был в полном порядке, но он так не выглядел. Бледный и обессиленный, он был просто потрясен. Элис казалось, что отрицательный результат будет облегчением для любого из детей. Но они были семьей, их связывала общая жизнь, ДНК и любовь друг к другу. Анна была старшей сестрой Тома. Она научила его надувать пузыри из жевательной резинки и всегда угощала его конфетами на Хеллоуин.

— Кто скажет Лидии? — спросил Том.

— Я скажу, — ответила Анна.

Май 2004 года

После того как ей поставили диагноз, Элис подумывала изучить его как следует, но не стала этим заниматься. Гадание по печенью, гороскопы, карты Таро и прочее были ей неинтересны. Она не торопилась заглядывать в будущее, хотя каждый день приближал ее к нему. В то утро не произошло ничего особенного, что разожгло бы ее любопытство или наделило мужеством, чтобы посетить медицинский центр по уходу и реабилитации на Маунт-Оберн. Но она это сделала.

В холле ее ничто не смутило. Акварель с видом океана на стене, блеклый восточный ковер на полу, а за столом, который стоял под углом к парадной двери, сидела женщина с густо накрашенными ресницами и коротко подстриженными черными волосами. Если бы не слабый запах лекарств, отсутствие багажа, консьержа и движения на вход и выход, можно было подумать, что это холл какой-нибудь гостиницы. Люди, которые здесь жили, были не гостями, а постоянными жильцами.

— Могу я вам чем-нибудь помочь? — спросила женщина.

— Мм, да. Вы здесь ухаживаете за людьми с болезнью Альцгеймера?

— Да, у нас есть отделение, специально предназначенное для пациентов с этой болезнью. Хотите взглянуть?

— Да.

Она прошла за женщиной к лифтам.

— Подыскиваете место для кого-то из родителей?

— Да, — солгала Элис.

Они ждали. Лифты, как и большинство людей, которых они перевозили, были старые, с замедленной реакцией.

— Чудесное колье, — заметила женщина.

— Спасибо.

Элис потянулась к груди и погладила крылья бабочки с синими камнями на колье в стиле ар-нуво. Колье принадлежало ее матери, которая надевала его только на юбилей или на свадьбу, и Элис тоже приберегала украшение для особых случаев. Но никаких событий на календаре не значилось, а она любила это колье, поэтому как-то раз, в конце прошлого месяца, надела его с джинсами и футболкой. Ансамбль смотрелся великолепно.

К тому же она любила, когда ей что-то напоминало о бабочках. Когда Элис было шесть или семь лет, она узнала, что бабочки живут всего несколько дней. Она сидела во дворе и оплакивала их судьбу. Мама успокаивала Элис, говорила, что не надо жалеть бабочек, потому что короткая жизнь не означает, что они несчастливы. Стоял теплый летний день, они наблюдали за бабочками, порхающими над маргаритками, и мама сказала: «Посмотри, они счастливы».

Элис любила вспоминать этот день.

Они вышли из лифта на третьем этаже, прошли по длинному, устланному ковролином коридору мимо безликих двустворчатых дверей и остановились. Женщина указала на двери, которые автоматически закрылись у них за спиной.

— Специальное отделение по уходу за больными Альцгеймером у нас закрывается. Если вы не знаете кода, то не сможете сюда пройти.

Элис взглянула на панель с кнопками у двери. Цифры были перевернуты и шли в обратном порядке, справа налево.

— А почему цифры так расположены?

— О, это для того, чтобы пациенты не могли выучить и запомнить код.

Это показалось Элис излишней мерой предосторожности.

«Если они могут запомнить код, им нет смысла здесь находиться».

— Не знаю, прошли ли вы через это с вашими родителями, но больные Альцгеймером часто блуждают по ночам. У нас разрешается гулять по отделению в любое время суток, но так, чтобы это было безопасно и без риска заблудиться. Мы не даем им транквилизаторы и не запираем на ночь в комнатах. Стараемся предоставить как можно больше свободы и независимости. Это, как вам известно, очень важно и для них, и для их родных.

Маленькая седая женщина в домашнем халате в розовый и зеленый цветочек преградила путь Элис.

— Ты не моя дочь.

— Да, простите, не ваша.

— Верни мои деньги!

— Она не брала ваши деньги, Эвелин. Ваши деньги у вас в комнате. Посмотрите в верхнем ящике комода, думаю, вы положили их туда.

Женщина с подозрением и неприязнью разглядывала Элис, но потом все-таки последовала совету и побрела в свою комнату, шаркая грязно-белыми махровыми шлепанцами.

— У нее есть двадцатидолларовая банкнота, она ее постоянно прячет, потому что боится, что кто-нибудь украдет. Потом, конечно, забывает, куда спрятала, и начинает всех обвинять в воровстве. Мы пытались уговорить ее потратить эти деньги или положить в банк, но она не хочет. Когда-нибудь она забудет о своей банкноте, и на этом все кончится.