Кроткая заступница - Мария Воронова

– Лиза! – воскликнула Юлия Викторовна возмущённо. – Как вы можете такое говорить! Ваше положение значительно лучше, чем большинства авторов! Вас издают, и довольно приличными тиражами! И это в условиях жестокого кризиса книжного рынка!

Лиза посмотрела в зал, на стеллажи с книгами. Здесь была выставлена научная и научно-популярная литература, отдел художественной прозы располагался этажом выше, но Лиза знала, где стоят её томики, – в самом низу самого дальнего ряда. Нельзя было сказать, что их положение, по крайней мере на полках, значительно лучше, чем книг других авторов.

– Хорошо, допустим. Но я ведь не единственный ваш автор, надеюсь? – спросила она, стараясь говорить так же безмятежно, как Юлия.

– О да, безусловно. Я работаю со многими известными писателями и скажу вам даже больше, – редактор таинственно улыбнулась, – многие, ставшие сейчас известными, в начале своей карьеры обращались ко мне, но я не увидела в них потенциала. Видите ли, я сотрудничаю только с теми, чьё творчество вызывает мой интерес, на остальных мне жаль тратить время.

Видимо, этот тонкий комплимент должен был пролить масло на волны разбушевавшихся Лизиных амбиций, но не вышло:

– Тогда, может быть, вы скажете мне, с кем работаете, чтобы я знала о ваших достижениях, – предложила Лиза.

– О нет, это совершенно исключено – отрицательно. Это тайна. Если я скажу, начнутся претензии, а почему у него такие тиражи, а у меня такие, и прочее.

Лиза фыркнула. Если бы при беседе присутствовал Вася, он сказал бы, что Юлия Викторовна ведёт себя «как Троцкий на базаре».

Сделав глоток остывшего кофе, Лиза подумала над словами редактора. Да, наверное, ей было бы неприятно, если бы Юлия стала болтать, что Лиза Шваб – это следователь Елизавета Алексеевна Федорова, но информация о том, что писательница Лиза Шваб пользуется услугами литературного агента такого-то, не могла никому повредить, и нагнетать таинственность в таком безобидном деле как-то глупо.

А тема с претензиями вообще из пальца высосана. Любой автор, если он не полный идиот, понимает, что тиражи зависят не от прихоти агента, а в первую очередь от качества текста.

– Вы принесли свои замечания по моей редактуре? Если хотите, можем их сейчас обсудить, – сказала Юлия как ни в чём не бывало.

– Нет, я…

– Что ж, – перебила редактор с нажимом и поднялась, – спокойно заканчивайте. А когда будете готовы, встретимся и поговорим. Поверьте, я вам не враг и действую только в ваших интересах. Всего хорошего.

Юлия Викторовна ушла, оставив свою собеседницу злой, как чёрт. Мало что обескураживало Лизу больше, чем люди, действующие только в её интересах. Можно сказать, у неё была аллергия на эту сакраментальную фразу.

Невыносимо захотелось остановить Юлию Викторовну и полным яда голосом заявить, что каждый человек действует в своих собственных интересах, это естественно и нормально. В обратном случае он или лжёт, или считает собеседника идиотом, не способным адекватно воспринимать мир, и оба этих варианта Лизе не подходят.

Но порыв этот утонул в малодушном и вязком страхе. Лиза действительно очень боялась, что, разойдясь с Юлией, она закроет себе путь в литературу. Лиза не слишком хорошо представляла, как работает издательство, но знала, что от Юлии её рукопись попадает прямиком на стол к редактору, и он уже не думает, выпускать эту книгу или нет, а сразу ставит в план выхода книжной серии.

Без Юлии всё придётся начинать с нуля, контактов редакции у неё нет – значит, придётся отправлять романы на сайты издательств. И скорее всего присланные ею тексты просто-напросто затеряются в потоке произведений других начинающих авторов.

И всё же Лиза так разозлилась, что достала телефон в полной решимости если не порвать с Юлией, то сказать ей какую-нибудь гадость, но тут, слава богу, он зазвонил сам. Это оказалась Ирина Эльханановна.

– Елизавета Алексеевна, я вам вот что хотела сказать, – начала она без предисловий, – давайте постараемся, чтобы информация о нашем деле не попала в прессу. И так уже везде врачи-убийцы, куда ни посмотри, а тут такой буквальный пример. Не будем нагнетать, ладненько?

Лиза заметила, что Голлербах не находился при исполнении служебных обязанностей, поэтому слово «врач» из этой характеристики можно смело вычеркнуть.

– Таки а что вы скажете за «убийцу»? – засмеялась старушка.

Лиза улыбнулась:

– Ничего не скажу. Я сейчас в общественном месте, в книжном магазине. Давайте в понедельник всё обсудим.

Ирина Эльханановна страшно обрадовалась и попросила Лизу купить ей пару книжек, раз уж так совпало.

Не прерывая разговора, Лиза поднялась на третий этаж и обнаружила искомые книги в отделе сентиментального романа. «Сентиментального-сентиментального», – сказал бы Шаларь, увидев обложки с прекрасными девами и пронзительными усатыми мужчинами.

– Ого, – не удержалась Лиза, а Ирина Эльханановна засмеялась в трубке:

– Что делать, Лизочка, когда-то я тоже читала совсем другую литературу, презирая всякий ширпотреб, а на старости лет вдруг пристрастилась к этой жвачке. Так оно и бывает в жизни – по молодости клянёшься, что вот этого точно не будешь делать никогда, а через десять лет с удивлением сознаёшь, что таки делаешь, и тебе это очень даже нравится.

– Ну да, – сказала Лиза кисло.

– В сущности, трагедия этого мира не в том, что молодые не знают, что со временем изменятся, а в том, что старые не помнят, какими были раньше. Если я когда-нибудь стану разглагольствовать на тему: «А вот мы в наше время», прошу, одёрните меня, в крайнем случае пристрелите.

– Хорошо, Ирина Эльханановна, – засмеялась Лиза, понимая, что от её негодования и злости не осталось и следа.

Разговор с адвокатессой вернул её мысли к делу Голлербаха. Конечно, молодой профессор виноват, нет никаких оснований думать иначе, и не совсем понятно, на что он рассчитывает, излагая свою версию событий. Его может спасти только появление другого фигуранта с чистосердечным признанием, которое, кстати, с некоторых пор не считается «королевой доказательств», и чтобы полностью снять подозрения с милейшего Максимилиана Максимилиановича, потребуются улики, свидетельствующие о присутствии этого третьего лица на месте преступления. Пока что никаких подобных доказательств найдено не было.

Но при всём при этом, вдруг подумала Лиза, при всём при этом, виноват он или нет, Голлербах ни разу не сказал, что она должна ему верить!

Он просто вынес на её суд свою историю, предоставляя Лизе самой решать, что с этим делать.

И на обыске, вспомнила она, никто из семьи не проявил к ней агрессии или неприязни – и тётка Голлербаха, и этот его двоюродный брат, любитель творчества Лизы Шваб, сумели увидеть в ней человека при исполнении обязанностей, а не личного врага.

Такая зрелость и стойкость духа внушала уважение, и Лиза с грустью подумала: в какие тяжёлые обстоятельства жизнь иногда погружает хороших людей.