Экспертиза любви - Ирина Степановская

Лена засунула туфли под скамейку.

— Мамочка, не спрашивай ничего. Я должна помыться. От меня пахнет чем-то ужасным. — Она прямо в коридоре стянула платье и прошлепала босиком в ванную комнату. — Ты меня не жди, поешь одна. И ложись. Я тоже лягу. Я так устала… — Лена скрылась за дверью.

— Похоже, напрасно я ждала, — Светлана Петровна прислушалась, как вода стала набираться в ванну. Она постучала. — Лен! Ну я тогда пойду, поем чего-нибудь? А ты, как выйдешь, догоняй.

— Конечно. — Из ванной комнаты донеслось бульканье.

А это ведь ее привезли на белой машине, вдруг догадалась Светлана Петровна. И со значением улыбнулась. Кажется, она была права насчет Рябинкина.

Как приятно чувствовать, как вода омывает тело! Ты отмокаешь в ней и одновременно будто наполняешься, нет, не влагой, энергией. Иногда это энергия дня — она дает силу ногам, всему телу, голове… Иногда же, как сейчас, это энергия сна — вязкая, приятная, мягкая… Только бы не заснуть прямо в ванне! Она блаженно закрыла глаза. Как хорошо, что можно остаться одной и вспомнить все, что случилось за день. Нет, собственно, не все ей хотелось вспоминать. Эти горы вынесенного мусора, разве они стоят того, чтобы еще о них думать? Нет, главное, конечно, не это. Разговор с Рябинкиным? Бог с ним, как-нибудь рассосется. В конце концов, она действительно может перевестись. Но… наверное, не будет. А почему? Вот оно, самое главное. Потому что ей было как никогда хорошо рядом с этим человеком в белой машине. Как его зовут? Игорь. Игорь Владимирович… Лена даже закрыла глаза. Фамилию свою он ей не назвал. И вообще ничего особенного не сказал. Он спросил, кто она такая. А она тоже ничего ему не ответила. Кто она такая? Сказать — ассистентка? А что она знает? Лена усмехнулась. Она просто сказала, что первый день, как вышла на работу, и очень устала. А он ей сказал, что у него на эксгумации украли труп. Он забавно это сказал. Но, если разобраться, в принципе, тоже ничего в этом не было смешного, но она засмеялась. И он засмеялся в ответ. Не ржал, а как-то так ненавязчиво смеялся, негромко. Она его спросила, долго ли он работает в Бюро. А он ответил, что нет, недолго. Лет восемь. А до этого был терапевтом. И сколько же тогда ему лет? Но разве это важно? Она отчего-то постеснялась спросить, отчего же он так резко переменил специальность. А потом, она еще заметила, он повез ее не прямой дорогой домой, а в объезд по дальним улицам. И еще у него в машине играла музыка. Радио «Джаз». И Лена вдруг подумала, что надо купить в самое ближайшее время диск с джазовыми композициями и подарить в машину маме.

Не хотелось выходить из ванны, но… пора. Мама, наверное, еще ждет ее за столом. Лена встала. Струи воды потоками устремились по телу вниз. Лена оглядела себя — а ведь она красивая. И странно, что этого как бы никто не замечает. Она вышла на коврик и стала вытирать себя огромным, любимым, мягким полотенцем. Не замечают — плевать. Пусть им всем будет хуже! Ой, что это так противно саднит ей сбоку? Так это же та самая родинка, которую она второпях прищемила замком. Ой как нехорошо. Она изогнулась и внимательно осмотрела бок в зеркало. Нет, вроде все спокойно и ничего особенно не видно. Лена достала из шкафчика лейкопластырь и аккуратно залепила родинку. Пускай несколько дней побудет в покое. Надела халат и вышла из ванной. Мамы в кухне уже не было, и Лена, хотя любила поболтать с ней за ужином, сейчас втайне вздохнула с облегчением. Все-таки приятно, когда никому ничего не надо рассказывать, когда не хочется. И поддерживать вежливую беседу тоже. Она засунула в рот виноградину, поковыряла вилкой в салате. Нет, есть она тоже не будет. Надо убрать посуду и спать. Но что это? Возле раковины записка: «Леночка, я постелила тебе в папином кабинете. Спокойной ночи, мама».

* * *

Кабинет отца был самой маленькой и дальней комнатой в их сталинской квартире. Окно кабинета — единственное в квартире — выходило на улицу, остальные во двор. Они жили невысоко — на втором этаже. А на первом, прямо под ними, был магазин. Выносная витрина выпирала на улицу, как стеклянные террариумы в зоопарках. Над ней — плоская крыша, залитая бетоном и битумом. Во время дождя крыша блестела, как новые сапоги. Летом — расплавленный битум страшно вонял, но все жильцы дома к этому запаху давно привыкли. Когда было не очень жарко, на крыше можно было загорать — открой окно и спусти ноги. Раскладушка или шезлонг в свернутом виде тоже как раз пролезали через окно. Но если плюс тридцать — на крыше не высидеть. Ощущение такое, что сейчас на тебя наедет каток. Расплавит и закатает в асфальт. И если бы не кондиционер и плотные шторы — в комнате тогда тоже не уснуть. Даже цветы на подоконнике не выдерживали жары. Поэтому летом каждое утро их нужно было спускать на пол, а вечером опять поднимать на подоконник. Лена любила поздно вечером выключить кондиционер и открыть окно, распахнуть железную решетку — защиту от воров и посидеть на подоконнике, задрав на него ноги. С улицы пахло зноем и пылью. Недалеко на углу светила лампочка на уличном столбе, и в ее свете хорошо было видно, как вьются в электрическом луче мошки. Пыль на листьях деревьев совсем не видна в темноте, и они кажутся изумрудными на фоне темного асфальта. Главное — не забыть на ночь запереть решетку. Когда она сидела на подоконнике еще при папе, он, смеясь, сравнивал Лену с севильской красавицей, которая поджидает молодых кабальеро с гитарами.

— Ждешь кабальеро, а является цирюльник, — отвечала Лена. И действительно, за время ее учебы в институте ни одного предложения руки и сердца ей не поступило. Видно, кабальеры перевелись, усмехалась она, но особенно не расстраивалась. Замуж ей не хотелось. Она видела, как крутилась мама и дома, и на работе. И это было еще ничего, потому что мама крутилась для папы. А вот для кого придется крутиться Лене? Вовсе не факт, что это будет достойная этого кручения кандидатура. Поэтому к своему одиночеству Лена относилась до поры до времени снисходительно. Только в последнее время ее стало раздражать, что у некоторых школьных подруг дети уже ходят в садик, а институтские знакомые, узнав, что она до сих пор не замужем, как-то заминаются. И в компании, в которых уже собираются с женами и мужьями, не приглашают. Вот и мама хоть и деликатно, а все равно намекает, что вроде бы пора уже Лене подыскивать пару. Понятно, что мама родной человек, а все равно противно.

Лена прошлась по кабинету, открыла окно, раздвинула шторы, выглянула сквозь решетку на улицу.

Как приятно, когда тепло. А в преддверии осени даже еще приятнее. Сколько еще продлится такая благодать? Мягкий сентябрь Лена любила, пожалуй, даже больше, чем жаркие летние месяцы. Боже, как выросли напротив их дома карагачи! А ведь их сажали в тот год, когда она только пошла в школу. Летом они почти не дают тени, зато и полива не требуют. Ветки у них тонкие, устремлены почти вертикально вверх, а листья маленькие, зубчатые, жесткие… Сейчас серебрятся от пыли в свете фонаря. Засухи карагачи не боятся. Лена выставила на подоконник цветы, сбрызнула их из специальной пластмассовой бутылки, вдохнула полной грудью. Хорошо! Реку отсюда не видно, она делает изгиб дальше, через улицу, под обрывом. А все равно с ее берега тянет полынью, и слышно, как стрекочут цикады. Юг, да и только.