Ты умница, детка! - Надежда Волгина

А в тот день яйца им понадобились, чтобы забросать машину приезжего богатея, что решил снести добрую половину домов в деревне и построить на их месте какой-то санаторий.

– Щас я тебе покажу, как яйца воровать! – схватила мать с земли прут. – Изобью до полусмерти, чтобы неповадно было…

И избила. Два дня Кирилл не мог толком спать. Каждое движение давалось с трудом, а на спину и вовсе не лечь. К тому же, раны долго кровоточили, и за перепачканную одежду от матери влетало дополнительно, хоть и отстирать ее пытался он сам.

Потом, конечно, все зажило – как обычно, как на собаке. Но шрамы вот остались, как и память о том дне.

Когда пианистка спросила про шрамы, первой реакцией стала рассказать ей все. Желание это всплыло откуда-то изнутри Кирилла, и подавить его получилось с трудом. Не нужна ему ее жалость, а в том, что именно это получит после исповеди, он ни капли не сомневался. Пусть других жалеет, а не его. Он давно уже научился быть сильным. И ничто его согнуть в этой жизни больше не сможет.

Тогда он последний раз обмочился в штаны, и это же стало его последним позором. Когда мать в следующий раз захотела избить его, Кирилл пригрозил ей, что зарежет ее ночью – спящую в пьяном угаре. Угроза подействовала, и мать его больше пальцем не трогала. Правда, с того времени она словно забыла, что у нее есть сын. А еще через год спилась окончательно и отправилась на тот свет.

– Тебе пора спать, – тихо проговорил Кирилл. В душе ворочалась грусть, свидетелем которой делать пианистку не хотелось. – Иди к себе…

– А вы?

– А я еще тут посижу немного, телек вот посмотрю, – щелкнул он пультом.

Влада проснулась от крика. Не сразу сообразила, что кричит Павлик в соседней комнате.

Мальчику снился какой-то сон. Он метался по кровати и протяжно надрывно звал маму.

– Павлик, проснись! – прижала его к себе Влада. – Это всего лишь сон… Это все неправда…

Он уже проснулся и плакал. Влада только и могла, что гладить ребенка по волосам и уговаривать успокоиться. Сердце разрывалось от горя, которому не могла помочь. В том, что Павлик чувствует себя очень несчастным, Влада не сомневалась.

– Ну все, малыш, успокойся. Это всего лишь сон, который ты скоро забудешь…

– Я видел маму. Она от меня уходила… – посмотрел на нее ребенок заплаканными глазами. – Почему она от меня ушла? Почему бросила?

Что можно было ответить на этот вопрос? Ведь Влада даже толком не знала историю этой семьи, не считая тех обрывков слухов, что услышала от Игната.

– Павлик, я уверена, что мама тебя не бросала.

– А почему она тогда уехала от меня?! – повысил голос ребенок.

Влада испугалась, что он снова начнет плакать, и прижала его голову к себе покрепче.

– Она вернется к тебе, малыш. Нужно только немного подождать.

– Я ей не нужен…

Боже! Влада думала, что такое возможно только в кино. Никогда не подозревала, что столкнется с горем ребенка наяву.

Огромных трудов ей стоило успокоить Павлика и уговорить спать дальше. Еще долго он всхлипывал во сне, а она сидела рядом, боясь оставить его одного. И в голове пульсировал вопрос: почему с Павликом сейчас сидит она, а не его отец? Не может быть, чтобы он не слышал, как плачет его сын!

После часа ночных бдений возле кровати ребенка сон испарился окончательно. Чтобы вернуть его Влада решила выпить теплого молока с медом. Где-то она слышала, что это помогает. А роскошь провести бессонную ночь она точно не могла себе позволить, ведь завтра у нее не выходной.

Каково же было удивление Влады, когда увидела в гостиной Бурова. Он преспокойно возлегал на диване с книгой в руках. При ее появлении на лестнице, книгу отложил и следил за ее приближением.

– А-а-а… вы не слышали, как плакал Павлик?

Влада до такой степени растерялась, что и слова-то подобрала не сразу.

– Слышал, – поморщился Буров.

– А почему вы не пришли к сыну?

Влада чувствовала, как внутри нее стремительно нарастает волна возмущения. Злого и неконтролируемого. И она даже не опасалась, а была уверена, что это возмущение выльется во что-то нехорошее.

– Потому что есть ты, – посмотрел на нее Буров воспаленными от вируса глазами. – Мне-то что там делать?

– Знаете что! Только смерть могла бы послужить вам оправданием. Но вы живы и скоро будете здоровы, а ваш сын несчастен! – Влада развернулась и практически сбежала на кухню, чтобы только не видеть и не слышать Бурова. Она за себя не ручалась – могла наговорить намного больше и в сто раз хуже. Хотя, куда уж хуже…

Трясущимися руками она наливала себе молока и ставила его в микроволновку, едва не расплескав. Кажется, никогда еще она не была настолько злой. Аж руки чесались… Неужели она была близка к тому, чтобы ударить Бурова?!

– Считаешь меня плохим отцом? – появился он в дверях кухни.

– Отвратительным! – бросила на него Влада уничижительный взгляд.

– А ты, значит, вся такая белая-пушистая, все и всегда делаешь правильно? Не ошибусь, если предположу, что ты вышла из интеллигентной семьи?..

– Не ошибаетесь! Своими родителями я горжусь. Они творческие и интеллигентные, как вы только что заметили, люди. И они растили меня в любви. А еще они оставили свой след в истории общества…

Смех Бурова прервал ее возвышенную речь, низведя ее достоинства до уровня плинтуса.

– А меня вырастила мать-алкоголичка, – резко оборвал он смех и сейчас смотрел на Владу по истине страшно – в его взгляде она читала неприкрытую жестокость. – Но ты… вся такая из себя положительная и правильная, пашешь на меня! И это я тебе плачу деньги, за то что возишься с моим сыном! И я могу себе позволить нанять для сына самую лучшую няню, чтобы не торчать с ним дома, а заниматься работой. А что можешь позволить себе ты? Считать копейки от зарплаты до зарплаты?

Влада смотрела на него и не знала, что может ответить. С одной стороны, он говорил сейчас вопиющие вещи. Специально, чтобы уколоть ее побольнее, унизить. С другой – он видел жизнь в настолько исковерканном свете, что Владе становилось страшно от осознания этой мысли, и в душе рождалась жалость к тому, кто так думает. Да что, думает, Буров живет так! Живет, следуя своей личной модели, которую выстроил для себя сам. В его ожесточенной душе не осталось места даже для любви к сыну, чего уж говорить о ней. И пусть причины формирования уродливой личности Владе сейчас были хоть немного понятны, но они точно не служили оправданием холодности Бурова. Не все, у кого матери были алкоголичками, превратились в подобные чудовища.

– Я может и бедна, но я умею любить, – только и сказала Влада, отворачиваясь от Бурова и доставая из микроволновки кружку с молоком.