Правда о первой ночи - Анна Данилова

Я говорила Наиму чистую правду. Я видела в Валентине родного человека и изредка я чувствовала, что она моя дочь, но иногда, и это стало происходить со мной все чаще и чаще, я видела в ней более мудрого человека, и это именно мне необходима была ее поддержка, а не наоборот…

– Не переживай, – Наим принялся целовать мои руки, – не твоя вина в том, что у тебя слабо развит материнский инстинкт. У тебя у самой не было родителей, тебя воспитывала твоя бабка, судя по твоим словам, особа с холодным сердцем и темными мозгами, потом, когда она умерла, ты была предоставлена сама себе… В Москве неизвестно как оказалась…

– С парнем знакомым решили прокатиться до Москвы и обратно… – всхлипнула я, и перед моими глазами пронеслись обрамленные оконными рамами вагона поля, леса и летящие облака русского нескончаемого пейзажа, затем толпа в метро, страх потерять приятеля, гул электрички, горячие пирожки, съеденные в Сокольниках, зеленая скамейка и красивый парень, предлагающий мне на итальянском мороженое…

– Потом этот итальянец, Паоло… Я, честно говоря, решил, что ты все это выдумала, и любовь сумасшедшую, и беременность в пятнадцать лет, и дочь, скитающуюся по интернатам… Уж больно жалостливая и слезливая история…

– Я теперь и не знаю, правильно ли поступила, что связалась с ней, или нет. Может, ей спокойнее было бы не знать меня. Ну, передала бы ей денег, подарила бы квартиру…

– И сделала бы все это через Машу? Ту самую вороватую женщину, которая столько лет обманывала тебя и забирала все деньги себе? Как ты вообще простила ее?

– Так же, как прощаю всех вас. И тебя вот, и Паоло, и других, которые продали меня тебе… Ты вот сейчас избил меня, Наим, а ведь я всегда видела в тебе человека, который и мне способен все простить…

– У нас так не принято, понимаешь? Ты ушла от меня, ты была с другими мужчинами, и я не могу тебя принять, просто не могу…

– А ты прогони меня, Наим. Так мне легче будет сделать то, ради чего я сюда приехала.

– А как же эта байка с матерью Валентины? Если у тебя не хватает духу признаться ей в том, что ты – ее мать, то, хочешь, я сделаю это за тебя? И она простит тебя, я найду такие слова…

– Наим, я была бы благодарна тебе уже за то, если бы ты приютил у себя мою дочь в том случае, если меня задержат… Я понимаю, то, что я задумала, – глупо и опасно. Но я все равно это сделаю. А что касается моей дочери… Она останется у тебя, ты все расскажешь ей, и она сама решит, как ей лучше поступить… Я даже завещание составила на ее имя…

– Да тебя, как я вижу, сильно припекло… Хочешь, я сам разберусь с твоим Александром, припугну, и он отдаст все твои деньги, камни… Мои люди могут его хорошенько побить. А женщину не тронем…

– Нет, Наим, я хотела попросить у тебя найти мне пистолет… Пойми – я должна увидеть их лица перед тем, как выстрелю…

Он смотрел на меня как на ненормальную. А я и была ненормальная. И еще. Я поняла, что ошиблась в нем и что он ни при каких обстоятельствах не поможет мне достать пистолет и даже попытается помешать мне осуществить задуманное… Я в его глазах была просто безумной.

– Наим, скажи Айтен, чтобы сделала примочки… У меня лицо распухло…

Мне не о чем было больше с ним говорить. Я все поняла. Главное – чтобы он не запер меня.

Айтен уложила меня в спальне, на прохладных простынях и вышитых подушках. За окном спальни шевелились изумрудные тени – там остывал от дневной жары сад.

– Что ты такого сказала ему, что он так разозлился? Если бы ты знала, как он тебя ждал… Оставайся здесь, он сделает тебя счастливой… Поверь мне, это самый лучший мужчина, какого я когда-нибудь встречала, – вздыхала Айтен, прикладывая к моим разбитым губам тампоны, смоченные в отваре ромашки, а мне от ее слов было еще больнее.

А потом… Потом в спальню ворвался Наим, он был бледен, в руках держал телефон.

– Мне только что позвонил Мюстеджеп… Они были в Кадыкёй, на площади… Ева, – произнес он убитым голосам, – он потерял Валентину… Всегда держал за руку, не выпускал ее ни на минуту… Но она потерялась…

Оставив машину на стоянке возле моста, мы переплыли Босфор на водном автобусе и оказались на площади Кадыкёй, где прогуливались толпы праздного люда, но в основном более цивилизованные, во всяком случае, сильно отличавшиеся от тех, кого я видела, когда мы ехали из аэропорта Ататюрк к центру Стамбула. Женщины и девушки здесь были в джинсах, у многих осветленные волосы, яркая косметика на лице, и многие курили прямо на ходу. Я обратила внимание на то, что джинсы на многих девушках не скрывают смуглых, украшенных пирсингом животов. Молодые парни с серебряными серьгами в ухе все как один пользовались гелем для волос – их прически, щедро смазанные этим пахучим блестящим студнем, сверкали на закатном солнце розовыми бликами… Среди современной, слегка распущенной заджинсованной и расхристанной молодежи можно было встретить держащихся за руки парня с девушкой, представляющих другой мусульманский мир: сильно верующих. Парень в строгом костюме и белой рубашке, лицо сердитое, взгляд настороженный, на девушку свою, закутанную по самые брови в темный шарф, смотрит как на свою собственность, чтобы никто случайно не задел локтем, не коснулся. Под непонятной многослойной одеждой девушки кроется ее девственное, лишенное растительности и зажатое тисками религиозных представлений о близости мужчины и женщины тело… Ни пудры, ни помады, ни духов, ни открытых летних платьев не узнает эта девушка до самой смерти, выйдет замуж за своего парня в пятнадцать-шестнадцать лет и станет каждый год рожать ему детей до тех пор, пока не состарится и не превратится в уродливую старую ворону в черных, мрачных одеждах…

Мюстеджеп, держа меня крепко за руку, привел к самому берегу пролива, мы спустились на ступени плавучего кафе, где прямо на наших глазах жарили на решетке рыбу. Нашли свободный столик, и шустрый веселый официант в потемневшем от дыма и грязи фартуке, приняв наш заказ, уже через пару минут принес нам по мягкой теплой булке, в разрезе которой уже томилась горячая, только что с раскаленной решетки, жареная скумбрия, обложенная кольцами лука и пересыпанная зеленью, и поставил перед нами бутылку с лимонным соком.

Мюстеджеп, показывая мне, как правильно следует есть этот огромный аппетитный бутерброд величиной с три мои ладони, приоткрыл булку и обильно полил рыбу и лук лимонным соком. Я, сглотнув слюну, последовала его примеру, и вскоре от этой вкусноты в руках осталась лишь промасленная салфетка…

– Пить хочешь? – спросил меня мой красивый и на редкость обходительный спутник. Он был так хорош, что девушки-турчанки, черноволосые белозубые красавицы, увешанные серебряными серьгами, ожерельями и звенящими кольцами браслетов, в голубых джинсах и пестрых вязаных кофтах, сидящие за соседним столиком, буквально не сводили с него глаз и о чем-то шептались.