Студент - Валерий Георгиевич Анишкин

отпуск взял. Да только, я думаю, учиться он уже не будет. В общем, увидишь как-нибудь, — сам поймешь.

— Володь, ты с нами совсем туситься перестал, — сменил вдруг тему Валерка. — Дома тебя тоже не застанешь. Всё с Юркой и Ляксой?

— Да нет, — стал оправдываться я. — Дело не в этом. Просто отца положили в больницу. Мать крутится одна. У меня никакого настроения нет на тусовки.

— Серьезное что? — посочувствовал Валерка.

— Серьезней некуда, — ответил я.

И это была правда. У отца случился очередной, хотя и редкий в последнее время припадок. Врач скорой помощи сделал обезболивающий укол, послушал, померил давление, покачал головой и предложил отправить в больницу. Отец заупрямился, и мать, жалея отца, робко возразила, сказав, что приступы случались и раньше, но все обходилось. Врач не стал настаивать, только пожал плечами и предупредил: «Приступ может повториться и спровоцировать инфаркт, а у вашего мужа, судя по истории болезни, два инфаркта уже случились. В общем, если что, — немедленно вызывайте скорую».

Раньше я легко справлялся с приступами: ясно видел легкое мерцание голубоватого свечения вокруг головы отца. Видел, как гармонию свечения нарушали красновато-оранжевые сгустки. Боль, которую приглушали морфием, оставалась, и я снимал ее, потому что она могла вернуться, как только действие лекарства закончится. Удерживая руки над головой отца, делал круговые движения в области скопления сгустков. Мне казалось, что оранжевая боль просачивается через мои руки и уходит, оставляя во мне что-то неприятное, гнетущее, и отнимает силы. Я походил на человека, который взялся за оголенный электропровод с неиссякаемым источником тока, потому что источник боли моего отца был так же неиссякаем. Через некоторое время темно-красные сгустки окрашивались в розовый цвет, потом меняли его на голубоватый и постепенно свечение становилось почти однородным, а дыхание отца глубоким и ровным. Я погружал отца в сон, после которого он просыпался выспавшимся, и силы снова возвращались к нему.

По окончании сеансов я чувствовал слабость, апатию, и мне хотелось спать.

Приступы становились реже.

Теперь же, когда я утратил способность в полной мере воздействовать своей энергией на пораженные очаги в мозге отца, и снять болевые ощущения, я не мог помочь ему. И это меня угнетало.

Как и предупреждал врач скорой помощи, приступ повторился, и отца увезли в больницу…

— А Леран женится, — сообщил вдруг Валерка.

— Да-а? На Лике?

— На Лике, — подтвердил Валерка, и видно было, что он не в восторге от этого факта.

— А жить, где будут? У нее?

— Не, у Валерки. Отца опять в Москву переводят.

— Ну и клево. Валерка с Ликой тоже в столицу переедут, — заметил я.

— Фигня! Ликин фазер против. Сказал: выйдешь замуж, ни копейки не получишь, пусть муж содержит.

— А Лика что?

— А ничего. На дыбы встала. Как-нибудь проживем, говорит.

— «Как-нибудь» — это как? — усомнился я.

— А черт их знает! — засмеялся Валерка. — «Авось», да «Как-нибудь» в России горы свернуть»… Да тут еще обстоятельства. Лика-то в положении.

— Как это? — удивился я. — Они ж вроде недавно вместе.

— Ага, а переспал он с ней еще до сентября. Потом сходились, расходились, пока совсем не сошлись…

Когда я Юрке Богданову сказал, что Леран женится на Лике, он только презрительно усмехнулся:

— Дураки.

— Amor non est medicabilis herbis, — сказал я.

— Это ты что-то про любовь? — сказал Юрка.

— Я говорю, что нет лекарств от любви.

— Какая там любовь! — в голосе Юрки слышалось легкое презрение. — Кошка похотливая. Я ее как-то летом на Бродвее встретил. Мы знали друг друга, но так, шапочно. Мы же с одного курса. А тут встретил и сразу пошли ко мне. Следующий «сеанс» был у нее на даче. Все как-то случайно, от летней скуки. Потом она своими звонками достала. А моя душа ее не принимает. Теперь она смотрит на меня, как Ленин на буржуазию, и едва здоровается.

— А как же Машка? Они же с Ликой вроде подруги?

— Ну и что из этого? Маха — другое дело. Мне она давно нравится. А Лике я ничего не обещал. Сошлись-разошлись.

— У нее, наверно, другое мнение на этот счет, — предположил я.

— А мне без разницы. Да только у нее уже после меня приятель Рэма был, Лобода. И я знаю, что она его тоже на дачу возила.

— Это который спортсмен?

— Ну да, мастер спорта, велосипедист. Но прохиндей еще тот. Просто так ничего не делает. И здесь сообразил, что Лика — невеста завидная, фазер ведь зам председателя Совнархоза. Но что-то там у него пошло не так. Лика его отшила, так он сейчас обхаживает профессорскую дочку, Юльку Кречетову.

— Зинаиды Александровны?

— Ну да!

— Во, паразит! — искренне удивился я.

— Я и говорю — прохиндей. А Леран — дурачок. Добровольно в петлю лезет.

— Да Леран ничего про Лику не знает, — пожалел я Лерана.

— Да и ты не вздумай ему рассказывать. Неблагодарное это дело. Еще окажешься крайним и станешь ему злейшим врагом. Сам разберется. Сам разберется.

— Каждый свой путь по-своему проходит, — философски изрек Юрка.

— Via dolorosa! — добавил я.

— Это что? — не понял Юрка.

— Это «путь страданий».

Глава 14

У отца в больнице. Слова прощания. Мишка Монгол и его благодарная память о моем отце. Мы вспоминаем улицу и наших товарищей.

Дома мать сказала, что приходил Миша Монгол.

— Мишка? Приехал? — обрадовался я. — Где он сейчас?

— Подожди, сынок, — сказала устало мать. — Никуда твой Монгол не денется. Дома он… Я была у отца, говорила с врачом.

Я вопросительно смотрел на мать.

— Врач сказал, чтобы мы готовились к худшему. У него рак. И уже сделать ничего нельзя. А мы все за сердце боялись.

Мать заплакала, уткнувшись в ладони. Я как мог утешал ее.

— Отец просил зайти.

Я поспешил в больницу, хотя утром уже был там.

Отец лежал высоко, опираясь на подушки. На легкий скрип дверей он открыл глаза и, увидев меня, улыбнулся вымученной улыбкой.

— Сынок, — сказал он слабым, но полным любви голосом, — ты пришел. Спасибо.

Он замолчал. Молчал и я.

— Вот видишь, — заговорил снова отец, — все когда-нибудь кончается. И мы не вечны… Володя, может быть, это наша последняя встреча.

— Подожди, — остановил меня отец, заметив, что я хочу возразить. — Я уже не встану. Смирись с этим… Так уж мы устроены: умирает все живое. Но почему-то человека пугает это… Мы знаем, что, в конце концов, умрем, но стараемся не думать об этом и гоним от себя эту мысль… Кто-то верит в бессмертие души, кто-то верит в перерождение… Я не знаю, и никто не знает, что там… У