Золотой дом - Салман Рушди

Решающий момент. Он мог повесить трубку, списать убытки и освободиться. Он видел, кто она есть, маска соскользнула, и она показала свое настоящее лицо, и все ее слова не могут сделать так, чтобы он развидел увиденное, перестал чувствовать то, что почувствовал, когда они выключили свет и направились в его спальню – в его спальню! – и закрыли за собой дверь. Он может покинуть ее.

Она поставила все на свой единственный шанс: он захочет развидеть увиденное, забыть то чувство. Он захочет включить свет, открыть дверь спальни и застать ее там – в одиночестве, в ожидании. Он сам расскажет себе эту сказку, сказку о подлинной любви, и сам в эту сказку войдет.

Он не повесил трубку, он слушал. Он вернулся в те апартаменты, где она ждала. И разумеется, она принесла ему извинения многими способами, и способы эти были ему приятны, однако это все лишь на поверхности. Под лаком – истина: женщина почуяла, что отныне ее власть, поняла, что теперь в их отношениях она всегда будет сильнейшей, и он ничего с этим не поделает.

La Belle Dame sans Merci завладела тобой.

Монолог В. Арсеньевой о любви и нужде

Право, я не требую сочувствия к моему нищему детству. Лишь те, кто никогда не был беден, ищут в бедности нечто достойное симпатии, и к этой глупости у меня ничего, кроме презрения, нет. Я не стану расписывать тяготы моего семейства, хотя их было немало. Проблема с едой, и проблема с одеждой, и проблема с отоплением, зато никогда не было недостатка в водке для моего отца, я бы сказала, ее было более чем достаточно. Я была маленькой, когда мы переехали в Норильск поблизости от бывшего лагеря Норильлаг – лагерь, разумеется, закрыли чуть ли не шестьдесят лет назад, но остался город, построенный заключенными. В двенадцать лет я узнала, что этот город закрыт для всех иностранцев и выбраться из него тоже нелегко. И я много чего поняла про коммунистическую диктатуру и про то некоммунистическое угнетение, которое последовало за ней, однако не имею желания обсуждать это. Как и пьянство моего отца. Бедность отвратительна, отвратительно и неумение выбраться из нее. К счастью, я превосходила сверстниц во всем, и в спорте, и умом, поэтому я смогла уехать в Америку, и я благодарна за это, однако я знаю, что жизнь в Америке – результат моих трудов, так что благодарить особо некого. Я оставила прошлое позади, и здесь я – я сама, в этой одежде, сейчас. Прошлое – сломанный фанерный чемодан, полный фотографий тех предметов, которые я больше не хочу видеть. И о сексуальном насилии я тоже не стану говорить, хотя и это происходило. Сначала дядюшка, потом, после развода родителей, любовник матери. Я закрываю этот чемодан. Если я посылаю деньги матери, то чтобы сказать: пожалуйста, держи этот чемодан закрытым. И за отца приходится платить теперь по счетам онкологических больниц. Я посылаю деньги, но не вступаю в отношения. Дело закрыто. Я благодарю Бога за то, что я красива, потому что это позволяет мне держать уродство подальше. Я целиком сосредоточена на будущем, сто процентов. Я сосредоточена на любви.

То, что люди называют любовью, циники именуют нуждой. Когда люди говорят “навсегда”, безлюбые циники уточняют: “В аренду на срок”. Я выше подобных низменных соображений. Я верю в доброту своего сердца и в его способность к великой любви. Нужда существует, это ясно, и ее надо удовлетворить, это предварительное условие, без которого не родится любовь. Нужно поливать почву, иначе растение не взойдет. Имея дело с великим человеком, нужно приспособиться к его величию, и он проявит великодушие, нужно заключить договор, это нормально, это, можно сказать, поливка почвы. Я реалистка, я понимаю: сначала нужно построить дом и только потом в нем жить. Сначала построить надежный дом, потом счастливая жизнь в нем, навеки. Это мой путь. Я знаю, его сыновья боятся меня. То ли за отца страшатся, то ли за себя, но думают они только о доме, не о жизни в нем. Не думают о любви. Я строю другой дом: дом любви. Они должны это понять, но если не поймут, я все равно продолжу строительные работы. Да, они зовут его Золотым домом, но в чем смысл, если нет любви в каждой комнате, в каждом углу каждой комнаты? Золото – это любовь, а не деньги. Они никогда не нуждались, его сыновья, в чем они знали нужду? Они живут словно очарованные. В чудовищном самообмане. Говорят, что любят отца, но путают нужду с любовью. Они нуждаются в нем. Любят ли? Мне придется собрать больше фактов, прежде чем ответить на этот вопрос. Он должен получить любовь в своей жизни, пока еще может.

Этот, с ведьмой, должен бы понимать: отец – волшебник его жизни. Тот, со странной девицей, должен бы понимать: отец и есть его идентичность. И этот, с больной головой, должен бы понимать: отец – его ангел-хранитель.

Они беспокоятся из‑за наследства. Им следует понять три вещи. Во-первых, справедливо ли, чтобы после того, как я отдам этому человеку свою любовь, меня выбросили на улицу? Разумеется, нет, а значит, это следует предусмотреть, это практический вопрос. Во-вторых, я подписала договор, который он составил и дал мне, в том виде, в каком он хотел, не споря, так велика моя вера, мое любовное доверие. Итак, они все обеспечены и могут не бояться меня. В-третьих, более всего они страшатся появления брата или сестры. Боятся моей утробы. Боятся желания моей утробы наполниться. Они даже не знают, способен ли их отец снова стать отцом, но они боятся. Тут мне остается только плечами пожать. Им следует понять, что я – человек чрезвычайно дисциплинированный. Я генерал самой себя, а мое тело – пехотинец и подчиняется приказам генерала. И в данном случае я хорошо помню, что сказал он, мужчина, которого я люблю. Он выразился ясно. В его возрасте он не готов вернуться назад к началам отцовства, иметь младенца, его плач, его дерьмо, обзавестись ребенком, чье взросление ему не суждено увидеть. Так он сказал. Этот пункт есть в договоре, который я подписала. Я подписала отказ от ребенка. Я соответственно проинструктировала свое тело, свою утробу. Не будет ребенка от этого мужчины, которого я люблю. Наша любовь – вот наше дитя. Дитя уже родилось, и мы его растим. Этого он желает, и я тоже, его желание – мое. Такова любовь. Так любовь торжествует над нуждой. Эти сыновья с их нуждой – пусть учатся любви у своего отца и у меня.

Монолог Бабы-Яги в теле Василисы Арсеньевой:

Я жду своего часа. Я сижу, я варю, я пряду, опустив глаза, я молчу и предоставляю ему говорить. Пусть себе. Я жду своего часа.

Стратегия – это все. Такова мудрость паука. Молча, молча прясть. Пусть муха жужжит. Прежде чем я съела Василису и натянула на себя ее кожу, пока я лежала на печи в избе, в избушке на курьих ножках, ждала, они приходили ко мне, становились моей едой, и в конце концов она тоже пришла – та, которую я ждала, – и я не стала ее глотать, я нырнула в нее, позволила ей меня проглотить. Неважно, как это выглядит! Я съела ее и позволила ей съесть меня. Особый пищеварительный трюк, обратный захват пожирателя пожираемым. Прощай, избушка на курьих ножках посреди леса! Прощай навеки, скверный русский дух! Теперь я надушена и красиво разодета, мои глаза прячутся за ее глазами, мои зубы за ее зубами.

Все, что она делает, – фальшь, каждое слово – ложь, потому что я внутри, дергаю за веревочки, плету сеть из ее слов и дел вокруг маленькой мушки, вокруг старого дурака. Он поверил, что она в него влюблена. Ха-ха-ха! Кхе-кхе! Отлично сладилось!