Чистый лист. Природа человека. Кто и почему отказывается признавать ее сегодня - Стивен Пинкер

Вполне понятно, что людям не нравится правда о насилии в догосударственных обществах. Веками стереотип о жестоких дикарях использовался как предлог для уничтожения туземцев и захвата их земель. Но совершенно точно нет необходимости рисовать фальшивую картинку миролюбивых народов, заботящихся о среде своего обитания, чтобы осудить жестокие преступления против них. Как будто геноцид — это плохо, только если жертвы милые и приятные люди.

Высокий уровень насилия, сопровождавший процесс эволюции человека, еще не доказывает, что наш биологический вид одержим стремлением к смерти, жаждой крови или инстинктом защиты своей территории. Для разумных видов существуют убедительные эволюционные причины попытаться жить в мире. Многие математические модели и компьютерные симуляции показали, что кооперация выгодна в эволюционном смысле, при условии что сотрудничающие обладают мозгом с нужной комбинацией когнитивных и эмоциональных способностей76. Так что хотя конфликт — универсальное человеческое понятие, но и разрешение конфликта — тоже. Вместе с жестокими и низкими побуждениями люди демонстрируют и множество добрых и благородных: нравственное чувство, справедливость, мирное сосуществование, способность представлять последствия при выборе поведения, любовь к детям, друзьям и супругам77. Будет ли группа людей вовлечена в насилие или постарается сохранить мир, зависит от мотивов, которые ими движут. Эту тему я раскрою подробнее в следующих главах.

Не всех успокоят такие заверения, потому что они разбивают в пух и прах третью, лелеемую многими, предпосылку современной интеллектуальной жизни. Любовь, воля и совесть — традиционные строчки в резюме души. Они всегда противопоставлялись чисто «биологическим» функциям. Если же эти черты тоже «биологические» — эволюционные приспособления, встроенные в нейронные сети мозга, тогда «дух» окажется практически не у дел и его можно, наконец, с благодарностью проводить на пенсию.

Как все мужчины в Вавилоне, я побывал проконсулом; как все — рабом… Глядите, на правой руке у меня нет указательного пальца. Глядите, сквозь дыру в плаще видна красная татуировка на животе — это вторая буква, «бет». В ночи полнолуния она дает мне власть над людьми, чей знак — буква «гимель», но подчиняет меня людям с «алефом», которые в безлунные ночи должны покоряться людям с «гимелем». В предрассветных сумерках, в подземелье, я убивал перед черным камнем священных быков. В течение лунного года я был объявлен невидимым: я кричал, и мне не отвечали, воровал хлеб, и меня не карали.

…Жестокой этой изменчивостью моей судьбы я обязан одному заведению, которое в других государствах неизвестно либо же действует скрыто и несовершенно: лотерее1[10].

Рассказ Хорхе Луиса Борхеса «Лотерея в Вавилоне», возможно, лучшая иллюстрация идеи, что культура — это набор ролей и символов, которые мистическим образом обрушиваются на пассивного индивидуума. Его лотерея началась как знакомая игра, в которой выигрышный билет получает джекпот. Но, чтобы усилить интригу, организаторы добавили несколько номеров, награждающих владельца билета не выигрышем, а штрафом. Затем они добились тюремного заключения для тех, кто не платит штрафы, и система расширилась до огромного разнообразия немонетарных наград и наказаний. Лотерея стала бесплатной, обязательной, всемогущей и непостижимой. Люди начали строить предположения на тему, как она работает и продолжает ли вообще существовать.

На первый взгляд человеческая культура обладает всей чудовищной вариативностью борхесовской лотереи. Представители рода Homo sapiens едят все что угодно — от червей и личинок до коровьей мочи и человеческого мяса. Они связывают, режут, шрамируют и растягивают части тела так, что и максимально утыканные пирсингом западные подростки содрогнулись бы. Они допускают самые эксцентричные сексуальные практики, такие как ежедневные услуги фелляции, оказываемые подросткам младшими мальчиками, или браки пятилетних детей с благословения родителей. При такой явно выраженной изменчивости культурных норм действительно может показаться, что культура существует во вселенной отдельно от мозга, генов и эволюции. И это разделение в свою очередь связано с концепцией листа, оставленного чистым биологией и заполненного культурой. Теперь, когда я попытался убедить вас, что лист не чист, пришло время вернуть культуру в нашу картину. Это довершит процесс согласования биологических наук, наук о природе человека, социальных, гуманитарных наук и искусства.

В этой главе я предложу альтернативу мнению, что культура подобна лотерее. Напротив, культуру можно рассматривать как часть человеческого фенотипа: отличительная особенность, помогающая нам выживать, процветать и продолжать род. Люди — это общественный вид, использующий знания и склонный к сотрудничеству, так что культура возникает при таком образе жизни естественным образом. Предварительная ремарка: феномен, который мы называем «культурой», возникает, когда люди объединяют и аккумулируют свои открытия и оговаривают порядок координации усилий и разрешения конфликтов. Когда группы людей, разделенные временем и расстоянием, накапливают различные открытия и обычаи, мы используем множественное число и называем их «культурами». Разные культуры, таким образом, не происходят от генов разных типов (Боас и его последователи были в этом правы), но они не живут в разных мирах и не придают форму бесформенному сознанию.

* * *

Первый шаг на пути соединения культуры и наук о природе человека — это понимание того, что культура, при всей своей важности, не какая-то субстанция, проникающая в человека сквозь кожу. Культура опирается на нейронные связи, обеспечивающие нас даром, который мы называем научением. Эти связи не превращают нас в слепых подражателей, они должны работать удивительно тонко, чтобы сделать передачу культуры возможной. Вот почему фокусирование на врожденных умственных способностях не альтернатива вниманию к научению, социализации и культурной среде, а скорее попытка объяснить, как они работают.

Возьмем в качестве примера родной язык: как правило, это освоенный культурный навык. И попугай, и ребенок учат нечто, представленное в речи, но только у ребенка есть умственный алгоритм, извлекающий слова и правила грамматики из звуковой волны и использующий их для понимания и построения бесконечного числа новых высказываний. Врожденный дар речи — это на самом деле врожденный механизм его изучения2. Точно так же, чтобы дети учились своей культуре, они не должны быть просто видеокамерами, пассивно записывающими звуки и образы. Они должны обладать умственным механизмом, способным извлечь ценности и убеждения, лежащие в основе поведения других людей, чтобы дети, усвоив их, сами стали полноправными представителями своей культуры3.

Даже мельчайший акт культурного научения — имитация поведения родителей или сверстников — не так прост, как кажется. Чтобы оценить происходящее в наших умах, когда мы играючи учимся чему-нибудь от других людей, нам нужно попытаться представить себе, каково было бы обладать каким-то другим разумом. К счастью, когнитивные ученые сделали это за нас, исследуя интеллект роботов, животных и людей с умственными отклонениями.