Жемчужная бухта - Элизабет Лоуэлл

– Одна раковина, одна бусинка, одна жемчужина?

– Некоторые фермеры используют несколько бусинок, но результат почти всегда хуже.

– Почему?

– Японцы занимались этим. – Ханна ощущала легкое прикосновение его рук, и голос у нее сорвался. – Они действительно могли вырастить в одной раковине несколько жемчужин, однако все низкого качества. В одной раковине невозможно вырастить хотя бы пару отборных жемчужин. Только одну. Иначе то перламутр оказывается слишком тонким, то бусинки отторгаются. Над этой проблемой работали и Лэн, и правительство. Никто не добился успеха.

– Итак, вы вылавливаете дикую устрицу, холите ее, сеете. Что дальше?

– В конце марта – начале апреля вода перед наступлением зимы спадает, и раковины отдыхают. В это время проходит техосмотр приборов, тщательно проверяется оборудование плотов. В мае чистятся раковины. Мы переворачиваем их, готовимся к сбору урожая, а в июне начинаем собирать. Таков полный цикл.

– Да, расслабляться некогда.

– Так и есть.

– Вам нравится?

Ханна пожала плечами. Это была ее жизнь.

– Выращивание жемчуга – нелегкая работа, но она дает мне возможность не сойти с ума. И пожалуй, нравится.

Арчер заметил, как дрогнул у нее голос, почувствовал, как напряглись под его пальцами ее руки. Ему захотелось прижать Ханну к себе, обнять, успокоить и наконец поцеловать.

Но он только посмотрел на эллинг, где кто-то прятался и теперь осторожно двигался прочь, видимо, считая, что их голоса покроют все звуки.

Арчер слышал подобное вороватое шарканье уже много раз во многих местах, где насилие кралось в тени цивилизации. Он поклялся не возвращаться туда.

И вернулся.

Полный цикл.

– Покажите мне эллинг, где окупалась ваша тяжелая работа.

Взглянув на него, Ханна быстро отвернулась. Она услышала голос Лэна, голос из ее ночных кошмаров, абсолютно равнодушный, лишенный каких бы то ни было человеческих эмоций. Она споткнулась, но удержала равновесие и поспешила дальше. Оглядываться не имело смысла, она знала, что Арчер идет за ней. Он как Лэн. Ничто не отвратит его от того, чего он хочет.

Ему нужен убийца Лэна, а не его вдова.

Ханна усмехнулась. Вот бы сейчас применить метод Коко: толкнуть Арчера на землю, прыгнуть на него сверху, а потом отряхнуться и как ни в чем не бывало продолжить разговор, прерванный нетерпеливым желанием. Увы, она не беззаботная таитянка и всегда была женщиной, у которой только один мужчина. Это ее выбор, поэтому нужно смириться. Она заплатила за побег из бразильского леса своей невинностью. Поначалу секс был источником захватывающих ощущений, но имел и другую сторону. Грязную.

Ханна опять споткнулась, теперь о сломанную доску, и укорила себя за то, что не догадалась взять фонарик.

– К чему такая спешка? – поинтересовался Арчер. Она вдруг осознала, что почти бежит в темноте к разрушенному эллингу, будто ее преследуют совершенные в жизни ошибки.

Она замедлила шаг.

– Здесь была дверь. – Ханна указала на пролом в стене.

Арчер прикинул расстояние от эллинга до того места, где они нашли погнутую стальную дверь. Немалое.

– Буря и впрямь была ужасной, – заметил он.

– Да, такой мне еще не доводилось видеть. Правда, видеть не то слово. Когда начался ливень, я не могла ничего рассмотреть. Но могла чувствовать. Дом содрогался и раскачивался, словно таитянский танцор.

Ханна вошла в пролом, бывший когда-то дверью, и хотя большая часть крыши и один угол отсутствовали, она почувствовала себя как в гробу.

Снова приступ клаустрофобии. Она замерла, не в силах идти дальше.

Однако Арчер принял ее внезапную остановку за сигнал опасности, а потому шагнул вперед, загородив ее собою и изготовившись к любой неожиданности. Темнота. Ни шороха.

– Все в порядке, – сказала Ханна, поняв его поведение.

– Черт побери, вы застыли, как подстреленная.

– Нет. После смерти Лэна у меня клаустрофобия.

Арчер мгновенно представил то, о чем она не сказала вслух. Пережитого ею за несколько дней хватило бы другим на всю жизнь. Страшная буря, раздавившая «Жемчужную бухту», гибель Лэна, поиски трупа, уверенность, что убийца покончит и с ней, как с ее мужем, если узнает про ее неосведомленность о выращивании экспериментальных жемчужин.

– Продержитесь здесь еще несколько минут? – тихо спросил Арчер.

– Конечно.

Она всегда делала то, что от нее требовалось. Арчер погладил ее по щеке и сразу отступил во тьму. Луч фонарика пробивался сквозь тропическую ночь, и, чего бы он ни коснулся, все было поломано, разбито, испорчено водой.

– Опишите, как выглядел эллинг до бури.

Ханна вздохнула.

– Дверь была только одна. Столы с подносами жемчуга шли к центру прохода. Жемчужины сортировались по форме, цвету, размеру и поверхности. По цвету мы обычно сортируем при естественном освещении. Для определения жемчужин высшего качества используются флюоресцентные лампы. Свет, конечно, отраженный. Для жемчуга прямой свет не подходит, он не выявляет, а скрывает недостатки.

– Где вы работали? – спросил Арчер.

– Вон там. – Изящная кисть Ханны перерезала на миг луч фонарика. – Там были окна, вернее, сетки от насекомых. Я работала с лучшими жемчужинами, подбирая цвета для ожерелий, брошей или браслетов.

– Их где-нибудь запирали на ночь?

– Да.

– Где?

– Там.

Взяв его руку, она направила луч к обрушившейся крыше. Арчер присвистнул: бетонный каркас, металлические стены, механические замки, массивные ручки на всех запирающихся дверцах. Примерно десять футов высоты. Даже в разрушенном состоянии с разбросанными по полу ящиками сейф выглядел устрашающе, словно банковский подвал.

– Это адский запирающийся сундук.

– Лэн не отличался доверчивостью, – усмехнулась Ханна.

– Полагаю, во время бури жемчужины находились в ящиках?

– Не все. Даже не большая часть. Видимо, они рассыпались по всему эллингу.

– Вас здесь не было?

– Нет. Лэн всех выгнал, запер дверь и занялся своим обычным делом.

– То есть?

Ханна вздохнула. Как она могла объяснить в нескольких словах поступки мужа, которого не сумела понять за десять лет брака?

– Лэн постоянно выгонял каждого на улицу и обыскивал. Хотя никто из рабочих не был замечен в краже, Лэн полагал, что они способны на это. Поэтому выгонял их и запирался тут один. Здесь ел, здесь спал, здесь жил.

– Очень боялся, что его обворуют?

– Да, волновался за жемчужины. И был прав. Они исчезли.