Дальний и Ближний - Вийя Шефф

хоть раз дралась?

— Нет!

— А она борьбой занималась в школе, — снимаю куртку и кидаю на стул в углу. — С ней даже Мишка не связывается…

— Ты зачем раздеваешься? — глядит на брошенную вещь, а потом со страхом на меня.

— Охранять тебя буду…

— Зачем? — садится, поджав ноги под себя, превращаясь в комок.

— Чтобы ты опять на людей не стала бросаться. У тебя, похоже, инстинкт самосохранения напрочь отсутствует, — задираю рукава джемпера.

Глаза Белки скользят по красным рубцам. Пытаюсь спрятать, убрав руки за спину.

— Ванная где?

— Там, — кивает головой. — Что ты собираешься делать? — очередной вопрос.

Ты что меня боишься?

На Ксюху нарываться не испугалась, а со мной рядом дрожишь?

Пропала бравада?

— Руки помою.

Усмехаюсь, выйдя из ванной и обнаружив, что она закрылась в спальне. Я и не собирался тебя домогаться. Надеялся, что просто поговорим, но не хочешь, как хочешь.

Растягиваюсь на диване, но перед этим отправляю сообщение Мишке, чтобы музон потише сделал. Реально… Совесть надо иметь… Люди спят.

Присутствие Белки я не услышал, кожей почувствовал.

Немного разлепляю веки — она стоит возле дивана с подушкой.

— Не советую, — заговариваю с ней.

— Что? — подпрыгивает от неожиданности.

— Ты же меня придушить пришла? — приподнимаюсь на локтях и улыбаюсь, увидев её растерянность.

— Головой ударился? Я просто подушку под голову принесла. Диван жёсткий, — обиженно надувает губы и швыряет её в меня.

Кидаю подушку в изголовье, а сам ловко ловлю Белку за руку, пока не сбежала, и тяну на себя. Она плюхается возле меня. Одной рукой перехватываю её за колени и, потянув на себя, заставляю лечь рядом.

— Что ты делаешь, Морозов?

— Не дрыгайся! У тебя холодно. Мне нужна грелка во весь рост, — прижимаю сильнее к себе.

Её близость не греет, сжигает.

Запах дурманит и сводит с ума. Что-то лёгкое, свежее, еле ощутимое, то, что хочется вдыхать полной грудью и наслаждаться.

Поговорить хотел?

Ври больше!

Какие тут разговоры, когда мозг гормонами захлестнуло⁈

Рука скользит по её тонкой талии под тёплую пижаму. Гладкая кожа и плоский животик, который она ещё больше втягивает от моих прикосновений.

Выше к груди.

Алина не обладательница выдающихся форм, но твёрдая двоечка имеется. Провожу пальцем по линии под холмиком, отчего она шумно втягивает воздух ноздрями. Слегка кончиками пальцев по соску, и с её губ срывается стон.

Вниз до резинки, погружая руку под неё и скользя вниз к заветному месту. Но она перехватывает руку.

— Глеб, пожалуйста…

— Пожалуйста — да или, пожалуйста — нет?

— Нет… — плавно, на выдохе, словно распеваясь, потому что я вывожу пальцем круги внизу её живота.

— Почему? — хрипло возле уха.

Она молчит, собирается с мыслями или придумывает отмазку.

— У меня месячные, — произносит тихо и прячет лицо в подушку.

Со стыдом боролась.

Почему для многих девушек — это что-то страшное? Это природа, с ней не поспоришь.

— Значит, будем просто спать, — кладу руку на талию и утыкаюсь носом в её шею.

Уснуть будет тяжело, надо визуализировать что-то отвратительное, чтобы кровь отхлынула от паха. Но вместо этого я припадаю губами к её шее и покрываю поцелуями.

— Белка, я безумно скучал, — признаюсь.

Она переворачивается ко мне лицом и заглядывает в глаза, а я тону в топи её зелёных.

— Тебе идёт борода, — проводит легонько пальчиками по моей небритой щеке, вызывая лавину мурашек.

Притягиваю за затылок к себе и целую в губы. Мягкие и влажные, сладкие и такие любимые, те, о которых я вспоминал и мечтал каждую ночь.

Что ты делаешь со мной, Белка?

Как от человека может так сносить крышу?

Что у тебя за особый катализатор, который даёт такую бурную реакцию в моём организме?

Ненавижу Альбину, которая на всё это время лишила меня этого удовольствия.

Свернуть бы шею гадине.

Как же тяжело сдерживать себя, делать вид, что сильный и способен побороть в себе эту боль.

Нихрена подобного!

Когда её давишь, она ещё сильнее бьёт по душе. Даже внешние увечья не наносят столько страданий, как неразделённая любовь.

Мне стало жалко всех девчонок, которые когда-либо признавались мне в чувствах, а я только надменно смеялся над ними.

Испытал на себе все эти круги душевного ада.

Мы целовались больше часа, пока она не призналась, что у неё уже губы болят.

Не буду мучить дальше, просто обнимаю.

Белка кладёт голову мне на грудь и спустя время начинает тихо сопеть.

Я ещё долго лежу, наслаждаясь её близостью, и смотрю, как она спит.

— Люблю тебя, — чмокаю в макушку и закрываю глаза.

Всё же сон берёт своё, и я проваливаюсь в него глубоко. Просыпаюсь от дребезжания телефона на столе.

Будильник сработал.

Осторожно высвобождаю Алину из объятий, чтобы она не проснулась, и поднимаюсь.

Твою мать!

Это уже третий будильник, который оповещает, что пора собираться в универ. Тихонько прохожу в комнату и беру свою куртку. Домой надо, там Дикий уже давно ждёт.

— Сбегаешь? — сидит на диване Белка и сонно потирает глаза.

— Просто не хотел тебя будить, — мимо, к двери.

Она идёт следом за мной.

— И на завтрак не останешься?

— Я утреннюю прогулку с Диким проспал, у меня в прихожей теперь озеро Байкал разлилось. Извини… — обуваюсь и выхожу.

Ну не долбоеб ли⁈

Звоню. Открывает. В глазах слёзы…

Обиделась…

— Доброе утро! — обхватываю лицо руками и зацеловываю.

Она поднимается на носочки и обнимает за шею.

Моя рыжая Белка, которую безумно люблю, прижимается всем телом ко мне и не хочет отпускать.

Я и сам уходить не хочу, но надо.

— Встретимся в университете, — прощальный поцелуй и быстро из подъезда.

Глава 22

Аудитория. Последний ряд.

Внизу распинается препод по экономике, но слушаю я его краем уха. Сейчас меня больше волнует Белкина коленка в капроновых колготках, на которой лежит моя рука.

Она старается делать вид, что её это совсем не волнует и внимательно слушает лекцию, только по лёгкой улыбке на лице понятно — она тоже держится, как может.

— Белочка… — зову шепотом и провожу рукой вверх по бедру.

Алина вцепляется ноготками мне в кисть и сбрасывает, прикрываясь юбкой.

Уу, заноза!

— Морозов, слушай лекцию, скоро зачёт! — цыкает на меня.

— Не хочу, — возвращаю руку на коленку.

Блин, я от неё глаз не могу оторвать.

Желание — утащить подальше от всех и целоваться до помутнения сознания. Вообще-то хочу я больше, но пока нельзя. И от этого всего сводит ниже пояса.

— Морозов, Белкина, мы вам не мешаем? — доходит громкий голос Игоревича в онемевшей аудитории.

— Нет. Но если хотите, то можете оставить нас