Круги на воде - Вадим Назаров

Мы шли согнувшись. Какие-то шелудивые гады шипели из холодных нор над нашими головами, но кусаться не смели после того, как Ангел задел одного гардой, а другого осадил щелчком. Пещера становилась все ниже и у же, под ногами что-то хрустело так мерзко, что я боялся смотреть.

Дальше идти было невозможно. Ангел вытянулся во весь свой немалый рост, на мгновение завис над полом и отломил от кристалла две ледяные иглы. Когда одну из них он протягивал мне, рука его дрожала. Я зажмурился и проглотил.

Вопреки самым худшим ожиданиям со мной ничего не случилось, только нечеловеческий крик взорвался под сводами, и упал вниз лицом в костяную кашу Ангел Девятого чина, Хранитель, Руахил.

До того как возникла Англиканская церковь, Теофил числился по небесной табели в Девятом чине. Ему было предписано содержать в порядке мост на реке Кэм, сажать корабельные леса в защищенных от северного ветра долинах и отмечать родинками детей, которые пяти лет от роду продолжали видеть его. Такие годились в лоцманы и священники.

Когда, движимый гордыней и похотью, король провозгласил себя Наместником, многие Ангелы отвернулись от него и покинули Британию. Одни из них пересекли Ла-Манш, другие, которых Бог отметил рыжими волосами, отправились в Ирландию, где в полях устроили свои невесомые дома и учили крестьян грамоте.

Теофил не мог бросить свои еще неокрепшие леса и остался. Тем более что после Исхода некому стало отводить от Острова шторма, и ненастными ночами морские брызги и хлопья пены долетали до реки Кэм. Так он стал младшим Ангелом и, молясь об изобилии плодов земных, поминал теперь не Папу, а короля.

Когда в стране становится мало Ангелов, ей требуется больше образованных людей. Забот у Теофила прибавилось, теперь он присматривал еще и за Университетом.

Он появлялся на ярмарках, публичных казнях и сельских праздниках и выкрикивал афоризмы великих философов древности в собственных переводах на Ангельское наречие. Те, кто слышал в плеске толпы хоть одно постороннее слово или даже пустой звук, – годились в студенты. Но таковых находилось немного, и туторы возились с глухими.

Однажды в Бристоле, в портовом кабаке, он нашел женщину, которая не только слышала его, но и умела ответить. Теофил почувствовал в ней родную кровь, и это ему не понравилось. Ангелиде не пристало вытирать жирные руки о фартук, разбавлять ром водой и браниться с матросами. Кроме того, колледжи для женщин были закрыты, и вместо Дарииловой дочери Теофил завербовал бледного юношу по фамилии Вульф, ставшего вскоре отличным хирургом.

Постепенно Ангел перешел с чужих афоризмов на собственные и до того увлекся сочинительством, что даже написал пьесу на французской бумаге своим пером и анонимно переслал ее известному издателю. Впоследствие это сочинение было приписано Кристоферу Марло.

Теофил догадывался, что многие произведения, которыми гордилась ныне британская литература, имели подобное происхождение.

Леса Ангела исправно вооружали королевский флот первоклассными мачтами, Университет процветал, и Теофиловы рекруты умножили его славу. Один из них открыл новый архипелаг, другой нашел противоядие от укуса болотной гадюки, третий – разгадал секрет дамасской стали. Ангел мог бы гордиться своей главой в Книге Жизни, если бы жизнь не наскучила ему.

Он исправно выполнял свой урок: вытягивал сосны, укреплял опоры моста перед паводком, наведывался на гулянья, но больше не распахивал крыльев от радости, когда какой-нибудь заспанный бакалейщик вдруг начинал шептать вслед за ним: Sal Ben Ion Rosh…

Раньше при одном его появлении бесноватые бились в судорогах и захлебывались пеной, а теперь просто переходили на другую сторону улицы. Одержимые, у которых от его взгляда, случалось, обугливалась кожа – нынче лишь чесались и отводили глаза. Сила покидала его и не возобновлялась с молитвой, крылья потускнели и стали терять перо.

Теофил сначала удивлялся себе, потом встревожился и, наконец, смирился. Он думал: все Ангелы стареют и крутятся в Господней мельнице бездумно, как жернова, перемалывая зерна, которые кто-то там наверху отделил от плевел. Быстрее вертеться – нет смысла, а медленнее – не дадут. Он любил детей и деревья, но его угнетала мысль, что дерево растет лишь затем, чтобы стать палубой, а ребенок – чтобы присоединить к империи еще один туземный аул, полный язычников и дизентерии.

Что наверху, то и внизу, – думал Ангел, – Небо и Земля – те же жернова. Значит, само Солнце не свидетельствует о славе Господней, а способствует росту растений, и бессмертная душа не мечется в поисках Бога, но самим своим движением служит обществу.

Он молился, чтобы Господь вразумил его, и боялся признаться, что с тех пор, как Папу сменил Государь, небеса над островом словно бы захлопнулись, а знамения служили лишь для навигации, астрономии и расцвета точных наук.

Кто же превратил нас в механику? – думал Ангел. – Кто льет воду на колесо, кто наполняет ветром крылья? Если Бог, то на кого Он работает, перемалывая леса на корабли? Если король, то разве мы в его власти?

Теофил сидел на вершине мелового холма, смотрел, как ковыляет в нору, переваливаясь с боку на бок, беременная крольчиха. Он не вышел на работу и был этим немного смущен. Сегодня, – решил он, – я тружусь здесь, сижу и пытаюсь понять, зачем Господь сделал кроликов такими плодовитыми.

Когда солнце село, Теофил понял, что никто его не хватился. Он поднялся над холмом и полетел к морю. Пришло время вечерней службы. Ангел молился в полете, и море шумными вздохами возглашало Славу после каждой статии, пропетой им.

Сонные чайки поднялись со скал и сопровождали Ангела. Он рассеянно оглянулся и вдруг увидел, что не малая стая, но все небесное воинство летит вместе с ним. Девять чинов Ангельских явились ему в виде огненной колесницы, и он не был в ней даже гвоздем, но лишь бликом на колесе.

Ангел рухнул на землю, упал на колени в полосе прибоя и до утра повторял молитву мытаря, бил поклоны, всякий раз попадая в волну лицом.

Утром жена малого полосатика родила в намоленной бухте детеныша и теперь мычала, как корова, выталкивая его на поверхность бугристым носом. Теофил понял, что вины за ним не находят, и благословил китенка.

Любящий Бога поднялся и пошел по берегу вдоль скал. Вскоре он отыскал продуваемую ночными ветрами пещеру и поселился в ней. Здесь он положил на музыку двадцать восемь псалмов, по одному на каждый день месяца, и составил акафист святителю Николаю, восточному чудотворцу, покровителю мореходов и китов.

Как-то раз в первое полнолуние после весеннего равноденствия Ангел лежал на крыле и смотрел в звездное небо, читал известные от Начала Времен слоги – созвездия. Соленый ветер надувал слезу, в глазах у Ангела помутилось, и он увидел в горних стрелку, нацеленную на Север, и надпись под ней Город Ангелов, в каковую сложились знаки Рыбы и Тельца.

Теофил закрыл глаза, прочитал Отче наш, а когда открыл – все было по-старому, как в Начале. От конца ночи до боли в глазах он смотрел в небо, но знамения не повторяются. Как он помнил, есть только два воздушных города, один – в Едеме, на Востоке, второй – высоко в небесах, куда младшим ангелам путь заказан. Впрочем, за семь тысяч лет могли появиться и другие города.