Безумие - Калин Терзийски

Был вечер, я бродил по заснеженным аллеям и печалился о своей жизни, которая еще не была загублена вконец, но я-то знал, что ждет меня впереди. Я бродил по аллеям, а огромная Больница светилась от синеватого снега вокруг мрачных корпусов. Совершенно черный подъезд Больницы словно затягивал меня внутрь. Мрачное двухэтажное здание, походившее на казарму для призраков, откуда временами доносился безумный женский крик. Приближался Новый год.

К одиннадцати вечера я почувствовал себя таким одиноким, что мне стало дурно. Сердце сжималось и выпрыгивало из груди, я плелся без сил по аллеям темного двора.

— Боже! — тихонечко вырвалось у меня. — Боже! У меня нету сил на эту жизнь! Я же пытаюсь быть счастливым, но это оказывается греховным, и все от этого страдают. Нельзя человеку хотеть счастья! Весь этот воющий, лишенный счастья, темный мир набросится на него и раздавит, как гигантская машина по производству несчастья и скуки. Худо придется тому, кто попадет под ее перемалывающие жернова. Он вылетит оттуда комком, состоящим из кишок, волос и раздробленных костей.

— Я и есть тот комок, Господи, я так себя ощущаю! — тихо проскрипел я, остановившись под громадной акацией. Я прислонил к ней лицо и даже не почувствовал, как ее шипы впились мне в щеку. На землю в темноте упала капля крови и оставила черное пятно на белом снегу.

— Ох! Грустно мне, Боже, — уже почти безразлично проныл я. Мне было так тяжело, что чувства притупились. — Господи! Пойду в кабинет и предамся отчаянию! — предупредил Его я. — Напьюсь, чтоб Ты знал! — отправил я угрозу в пустой холодный воздух и пошел в сторону дежурки.

По дороге я свернул в мужское отделение. У меня не было сил думать. Мне хотелось выпить, но было страшно остаться одному. Мне нужна была компания. И я прошелся по отделению. Карман оттягивала бутылка коньяка, напоминающая инквизиторский железный кляп в форме груши. Кто-то мне его подарил. Наверняка этот кто-то хотел с его помощью превратить меня в деградировавшего городского пижона.

— Светлю, Жора, как поживаете, где будете отмечать… Новый год? — безрадостно пошутил я. Рядом с сортиром стояли и курили два пациента.

— Доктор Терзийски, что, кроме вас больше некому дежурить? — вяло попытался подмазаться Жора.

— Некому! — ответил я с досадой. — А зачем тебе кто-то другой? Зачем другого подставлять? Уж если кому и должно быть плохо в новогоднюю ночь, то это мне.

— Вы очень благородный человек, доктор Терзийски, — сказал Светлю. Я посмотрел на него, и на меня накатила новая волна невыносимой тоски. Что он ко мне подлизывается, этот несчастный, зачем ему вообще говорить со мной?

— Да уж, благородный, — прохрипел я устало, — ерунда. Слушайте, а почему бы вам не пойти со мной в кабинет, мы бы вместе отметили. А то у меня нет компании.

— Ну… — опустил голову Светлю, а Жора закурил новую сигарету. Я заметил, что его глаза слегка блеснули.

— А сестры нас отпустят? — с легким удивлением спросил Жора.

— Э! — слегка и лишь для порядка разозлился я, — в конце концов, я тут вроде как главный… Вы только гляньте на него… О каких сестрах мы говорим?

— Ну, и ладно! — глаза Жоры заблестели еще сильнее, и я почувствовал, что они нащупывают в моих карманах бутылку. Я и сам много пил, так что прекрасно знал, какие мысли крутились у него в голове. Жора был наркоманом и алкоголиком, зависимым от всего в этом мире, что может затуманить разум.

Когда-то Жора убил одного дилера. В ссоре пырнул его ножом. Светлю убил свою бабушку. Светлю был болен шизофренией и осознавал свою болезнь, по крайней мере, когда был в ремиссии. А в моменты приступов он становился мрачным, полностью отрешенным от мира, и даже одно предположение о том, что может таиться в его голове, вызывало ужас. Светлю был по-настоящему опасен, когда был не в себе. Однажды, несколько месяцев назад, в остром состоянии, как будто по приказу внутреннего голоса он переломал ноги своему соседу по палате. Просто раздобыл где-то кол толщиной с мужское запястье, замахнулся и хорошенько отходил им тело соседа, укутанное одеялом. Пострадали однако только ноги, потому что спящий, укрывшись с головой, во сне перевернулся ногами к изголовью.

Так что Новый год я собирался встретить в компании двух сумасшедших убийц. Мне бы хотелось их так называть. Я бы мог, будучи политкорректным лицемером, назвать их сотней разных способов. Психбольными с гомицидным поведением, например, или другими подобными эвфемизмами. Но они бы все равно остались сумасшедшими убийцами. Вся психиатрия простиралась передо мной, по уши забитая отвратительными, лукавыми эвфемизмами. Новые и затертые имена любых трагедий этого мира. Попытки суицида и дезадаптивное поведение. Глупости, глупости, глупости… Вот так я сидел и ждал наступления Нового года в компании двух сумасшедших убийц.

— Пошли, парни! — кинул я бодрый клич, поддавшись эйфории отчаявшегося. — Пора нам повеселиться.

— И бабы будут? — невесело пошутил Жора.

— Будет вам сто баб, — прорычал я и зашагал по коридору, а они зашаркали за мной следом своими пропахшими мочой тапочками.

В кабинете мы уселись, и я откупорил бутылку. Через несколько минут должен был наступить Новый год. Странное ощущение. Я налил с палец парням, а себе оставил всю бутылку. Мы чокнулись.

— И в Новом году никаких убийств, обещаете? — нелепо засмеялся я, и они вслед за мною. Полный бред. Они стеснялись своих убийств, и я старался не напоминать им об этом. «Да ладно, что уж там», — хотелось сказать мне. И помирить всех. Себя с этим миром, а этих сумасшедших парней — со своей совестью. Я был миротворцем, очень грустным миротворцем. Мне хотелось сказать им: «Ладно, ну убили вы пятого-десятого, но начиная с сегодняшнего дня вы должны обещать мне стать хорошими, и все образуется. Чего уж там, не будем прошлое ворошить. Ваше здоровье!»

— И с Нового года никаких убийств, — повторил я снова, но уже тише, как будто говорил это самому себе. Они подняли стаканы, я бутылку, и мы сделали по глотку.

Остаток ночи мы провели в скучном созерцании какого-то рок концерта, я угощал их сладостями и сигаретами, но пить больше не давал. Они все же были пациентами. И убийцами. А вот мне все время хотелось выпить. И я сам выцедил весь коньяк, потом пол-литра виски, который нашел в шкафу дежурки. «Так уже намного лучше! — сказал я себе около трех ночи. — Жизнь продолжается!»

— Пока, парни! — вытолкнул я своих приятелей из кабинета и повалился на кровать. Наконец-то.

— Как ты думаешь, — обратился я к Ив, когда мы сидели в теплом и солнечном кабинете психологов, — надо ли все время раздавать мелочь и сигареты пациентам?