Истина звезд - Анви Рид

о прощении и признаваясь в верности и вечной любви. И Юстин чувствовал, что Сэтил не лгал. Он правда любил. Только, кажется, безответно. Ачу и Гаюна пришлось отослать на край города в маленький домик, прикрытый листьями пальмы. Но они быстро обустроились там и каждый раз, когда Сэтил приезжал в столицу, звали его в гости. Поили холодной водой, кормили сладким желе из алоэ и фиников.

Юстину нравилось наблюдать за жизнью свергнутого бога, нравилось строить догадки о том, почему же от его страны остались лишь руины. Юстин цеплялся за каждое воспоминание Сэтила и, чтобы ничего не забыть, каждый день проживал историю олхи вновь. И чем больше дней он был с олхи наедине, тем больше ему казалось, что тот ни в чем не виноват.

На самом деле тишина, царящая внутри темницы, пугала Юстина по еще одной причине. В ней он становился слабее, уязвимее. Будто то, что взращивали в нем сэтхи, медленно угасало. Они молчали, и Юстин не понимал, что ему делать. Ненависть сменялась грустью, и трусливая душонка скулила от страха быть убитым рукой безумца из «Или». Но Юстин боялся не только за себя. Его мучили мысли о сестре. Воспоминания Сэтила, добрые и светлые, не могли не напомнить Юстину о Юри. Он понял, насколько скучает по ней, и винил себя за то, что когда-то оставил одну. Он боялся, что Куан вернется с ней в Эверок, и тогда Ренрис сделает с Юри что-то ужасное. Юстин не сможет помочь ей, будучи в заточении. Думая об этом каждую проклятую минуту, он страдал от безысходности еще больше.

– Когда же вы вернетесь? – спрашивал сэтхов Юстин. – Вы нужны мне!

Но Похоть с Тщеславием не отзывались.

– Где Гнев? – не замолкал Юстин. – Верните мне хотя бы его.

Но на этот вопрос у него и самого, кажется, был ответ.

В первый день заточения Юстин сходил с ума из-за непонимания, что ему делать. Во второй – от молчания теней, которые оставили его одного. Голова болела от догадок, но Юстин не сдавался, продолжая звать их круглые сутки. На третий день, кроме того, что он скоро умрет от голода, Юстин понял еще кое-что. Он вспомнил сделку. Точнее, ту роковую ошибку, которую совершил семь лет назад на Схиале. Вспомнил он и то, что тени в ночь праздника так и остались голодными. Они обещали уйти, когда получат души всей королевской семьи. Так может…

– Куан убил Далию… – прошептал Юстин. Сэльмон, не расслышав его, закряхтел что-то в ответ. – Гнев ушел, потому что она мертва? Сделке конец!

– Опять вы бредите, господин. Да что за напасть такая… – бубнил Сэльмон.

В тот день Юстин впервые за долгое время искренне улыбнулся, обрадовавшись тому, что все это закончилось. И плевать, что он заперт в темнице, плевать на смертный приговор – он смеялся и хлопал в ладоши.

– Наконец… – повторял Юстин, – наконец я свободен!

Но злость, быстро сменяющая радость, заставляла его сомневаться в этом. Наверное, Сэльмон прав, и ему все-таки нужен лекарь душ.

На пятый день заточения, когда Ренрис спустился в темницу и спросил про голоса, Юстин понял, где на самом деле скрывался Гнев. Тень переметнулась к новому правителю. К тому, кто сильнее. К тому, у кого в руках была власть. И от этого в груди потяжелело, будто горячий деготь залил внутренности.

«Далия еще жива, – догадался Юстин. – Я все еще должен теням убить ее».

Радость или горе принесли эти мысли, он так и не понял. Но душа, которая начала было цвести, вновь завяла и сгнила, а гнев превратил все нежные бутоны в компост.

– А знаете, господин, – хватая ртом холодный ночной воздух, сказал Сэльмон, – когда я увидел вас впервые, то подумал, что быть вам помощником конюха.

Пленники уже готовились ко сну, поудобнее укладываясь на сено после совсем скудного ужина.

– Не думал я, что вы станете так близки с королевской семьей. Весь двор был поражен, и, признаться честно, мы смели осуждать вас за спиной.

Юстин молча слушал. Уставившись в потолок, он смотрел на черную плесень, которая покрывала камни.

– Долго мы не хотели вас признавать. – Сэльмону нужны были длинные паузы, чтобы восстановить дыхание. – Да и принцессе лучше бы выйти замуж за северного принца. Королевская кровь не должна мешаться с крестьянской. Не нравилось нам это, не нравилось. – Он тяжело вздохнул и, будто продолжая раскаиваться, продолжил: – Но что-то Бартлетт в вас увидели, господин. Доверились и сделали приближенным. Впервые раб с Юненского аукциона пошел в придворную школу вместе с принцессой. Впервые обзавелся покоями и личными слугами. Знаете… Можно подумать, что сами святые проложили вам путь.

«Лишь один свергнутый олхи и длинный язык наивного, мечтающего о лучшей жизни юноши», – подумал Юстин.

– Но вы не зазнавались. Нет… Робкий и скромный юноша остался таким же добросердечным, даже когда вырос. Вы были благодарны королю за все, что он для вас делал, а мы, ваши преданные слуги, благодарили судьбу, подарившую Эвероку будущего правителя.

Юстин не хотел слушать очередной нудный рассказ Сэльмона. Он пытался уснуть и крутился с одного бока на другой. Заглушал голос советника громкими ударами цепей о камни и показательно устало вздыхал, когда Сэльмон замолкал, пытаясь отдышаться.

– Вы росли на наших глазах, господин. Как мы могли не полюбить вас? Доброго и отзывчивого ребенка. Жадного до знаний, чуткого к другим, – голос Сэльмона стал ласковее. – А помните, как вы однажды заперлись в погребе с винными бочками? Мы тогда весь день не могли найти вас. Король перепугался и отправил смотрителей в город на поиски, а слуги искали вас во дворце. Тогда был мой день рождения, и я вместо того, чтобы уйти веселиться в таверну, бегал по комнатам и надрывал голос, выкрикивая ваше имя. И я нашел вас. Вы, испуганный и бледный, сидели в темноте. В углу. Прятались за бочкой. Помните?

– Помню, – не успев подумать, ответил Юстин.

– Вы хотели сделать мне подарок и принести бутылку вина из королевских запасов, но испугались мотылька, севшего на ручку двери. И задули единственную свечу в страхе, что тот полетит на свет. Удивительно! Вы просидели там полдня!

Юстин молчал, хоть слова пытались вырваться наружу, взрезая горло.

– О, господин, я не хотел вас смутить, – испугавшись тишины, извинился Сэльмон. – Вы не думайте, что я хочу вас пристыдить. Нет. Эта история о вашей смелости и добросердечности. Просидеть столько часов в темноте смог бы не каждый.

На самом деле, это воспоминание было приятным. Оно будило в Юстине давно забытое чувство нежности и тепла, разливающегося в животе.

– Знаете, господин. Этот день был моим лучшим днем рождения. А ваш подарок стоит в моем доме до сих пор. Жалко мне это вино. Рука не поднимается просто открыть и выпить.

Сэльмон, сам того не понимая, будто назло сэтхам, заставил Юстина светиться от счастья. Прогонял своими словами темноту, как в тот день, когда открыл дверь погреба со свечой в руке и спас Юстина от страшного мотылька.

– Я безгранично рад служить вам, мой король. Адер всегда говорил, что вы приведете Эверок к свету. Надеюсь, я успею застать эти времена.

Юстин закрыл глаза и проглотил ком, подступивший к горлу. Пока сэтхов не было, он мог позволить себе эту слабость. Бесчувственный Юстин почти пустил слезу и почти что растрогался, вспомнив былые времена. И, слушая другие истории Сэльмона, король наконец-то уснул.

Сэтил лежал на кровати в полуразрушенной спальне и крутил камень в руках. Он вглядывался в его глубокий фиолетовый цвет и подставлял под лунный свет, подмечая, как аметист отбрасывает яркие пятна на глиняные стены. Теперь неограненный камень с отколотыми краями и отполированными песком пустыни гранями Сэтил хранил на груди.

У каждого из святых был свой драгоценный камень. И каждый напоминал о чем-то великом.

Ар нашел жемчуг во времена, когда морские войны не прекращались годами и пепел от сожженных кораблей, смешиваясь с прахом погибших людей, оседал на дно. В день, когда среди обугленных костей и досок моряки заключили перемирие, Ар нашел на дне Черного океана сверкающую жемчужину. С тех пор арасийцы чтят не только своего олхи, но и моллюсков, которые стали священными. Люди больше не вылавливали их из океана, а если вдруг находили в песке или среди камней, то очищали твердую раковину от грязи. Тем, кто собирал жемчуг и уж тем более продавал его, грозила смертная казнь.

История драгоценного