На всю катушку - Марина Серова

Курилов молча слушал мои рассуждения, и на лице его застыла едва заметная гримаса сомнения.

— Впрочем, нет, — продолжала я, — лимузин твоего дяди тоже ведь взорвался ночью, прямо у его дома. Постой… это в корне меняет дело. Значит, на взрывателе устанавливалось время, когда в машине никого не будет. И лишь по фатальной случайности… гибели сына, Началов оказался в машине. Таким образом, мы получаем два трупа к двум ночи, звонок Маркелова в три и опергруппу, беспрепятственно проникающую в крепость Маркелова, к четверти пятого. Этот могущественный Некто успел договориться с Маркелом и Путинцевым о проведении совместной операции за считанные минуты.

— Ты не пробовала писать детективы? — грустно улыбнулся Курилов.

— Обязательно займусь этим к старости, — пообещала я, — если, разумеется, доживу. Одним словом, какие выводы ты делаешь из всего вышесказанного?

— Только то, что нас вывели из игры, как щенков, — заиграв скулами, процедил Курилов, — и Серега остался совершенно один. Так я постоянно был при нем, а когда почуял неладное, уговорил его нанять тебя… Астахов может подтвердить. И сейчас он беззащитен, мой бедный помидорный король. Да, Маркелов в самом деле боялся того ублюдка, иначе не стал бы с таким блеском блефовать. Ведь он даже пожертвовал своими людьми… Помнишь того мужика, который ворвался к нам с криком: «Маркел, мусора!»? Ведь его же застрелили… по-настоящему, без всяких там бутафорий. И Путинцев боится этого неизвестного. Может, он и честный человек, этот Путинцев, но сейчас он играет по чужим правилам.

— Я знаю человека, который нам может кое-что рассказать, — бросила я, — нужно только выйти отсюда и достать его. Но это не Путинцев.

— А, ты имеешь в виду «хорошего друга» Ашота Хачатуряна, который пристрелил своего босса и даже при этом не поморщился? Даже Путинцева едва не стошнило.

— Вот именно.

— В общем, так, в данный момент к претворению в жизнь у нас выдвинут один насущный вопрос: как отсюда сдернуть, не замочив ног и пары десятков ребят вроде того сержанта, что так мило напутствовал тебя на прощание минут десять назад, — огласил повестку дня Курилов, не преминув при этом ввернуть толику своего откровенно сомнительного юмора.

— Меня-то хоть словами напутствовали, а к тебе применили более понятные широким массам меры. Вся физиономия, как будто из-под асфальтоукладчика. Ну ладно. Что мы имеем в наличии для вежливого ухода по-английски?

— Начнем с тебя, — пробубнил Курилов, — раз ты у меня такая умная.

— Значит, так: кольцо с дымовой завесой, заколка с пулей… Ну, конечно, еще туфли со шприцами нервно-паралитического действия. В сумочке еще было всяко-разно, как говорится, но сумочку благополучно конфисковали.

— Ничего, и этого более чем достаточно, — бодро проговорил Константин, еле сдерживая веселую улыбку, — мы и с этим устроим милым работникам спецслужб Армагеддон в отдельно взятом месте. Такой закатим, что надолго запомнят!

Он явно оживился, тонкие ноздри возбужденно затрепетали, а красивые глаза расширились и вспыхнули чистым огнем азарта — азарта профессионального и рискового игрока.

— Кроме того, у меня есть под блузкой бронежилет, — добавила я.

— Что, в самом деле? Здорово! — И, не удовольствовавшись моими словами, весьма откровенно заглянул в вырез блузки, а потом, не долго думая, расстегнул на ней две пуговицы и заглянул туда: — Н-да, и верно!

— А что есть у тебя, король взломщиков Мангуст? — насмешливо спросила я. — Кстати, откуда у тебя такое прозвище? За ловкость, да?

— А в институте меня вообще звали Станиславским, — сообщил он, шаря по одежде, на этот раз своей. — Так, все на месте.

— Почему Станиславский?

— Люблю переодеваться и играть других людей, — с обезоруживающей искренней улыбкой откликнулся Курилов. — Я, например, так старушку изображу — в двух сантиметрах не поймешь, что это вовсе не то, что кажется, — самодовольно сообщил он. — Ну, и имя, конечно. Константин Сергеевич мы, — проскрипел он невероятно точно сыгранным мелко дребезжащим голосом.

Ну надо же! Просто мой мужской аналог, черт побери.

Впрочем, что-то я его расхвалила без должных на то оснований. Пока только болтал, придурялся, отпускал сомнительные шуточки и под конец на правах естественного завершения карьеры глупо попался ФСБ.

— Теперь мой арсенал, — сказал он и похлопал рукой по широкому кожаному ремню: — У меня в нем сто метров прочнейшей нити на специальной катушке, с помощью которой я могу залезть куда угодно и соответственно слезть откуда угодно. Прилагается набор петель, крючков и затяжек. Выдержит минимум триста килограммов.

— У меня тоже есть что-то наподобие, — вымолвила я.

— Да? И где же это?

— В туши для ресниц. А тушь в сумочке. А сумочка, очевидно, в сейфе или столе Путинцева.

— А там и смерть Кощеева, — резюмировал мой перечень вкладывающихся одна в другую вещей Курилов. — Ну да ладно. Так… Есть еще пара отмычек, которые не нашли при обыске путинцевские ловкачи. Еще бронежилет.

— Какой еще бронежилет? — подозрительно спросила я. — Так вот почему ты отказывался надевать бронежилет в доме Демидова? Да он у тебя той же конструкции, что и у меня, — на основе синтетических волокон с металлическими нитями?

— Такое впечатление, что покупали в одном месте, — лукаво ответил он. Потом принял более приличествующее моменту выражение лица и произнес: — В кабинете, куда меня водили на социологический опрос с последующей экзекуцией, замечательное окно. А замечательно оно тем, что выходит на какую-то стену с проломом точно напротив этого окна, а за стеной гаражи, ремонтные бараки, рельсы там и сям, — в общем, полный бардак. И кончается этот бардак, если не ошибаюсь, метрах в ста от нас по направлению к Волге, то бишь в нее, родимую, и кончается. А там есть жалкое подобие пристани, а у пристани пара-тройка жалких подобий катеров. Но недостаточно жалких, чтобы на одном из них не покататься. Да, чуть не забыл! — Он с живостью придвинулся ко мне и прошептал в ухо: — Но самая замечательная особенность этого милого кабинета, а точнее, окна в нем — это то, что на нем нет решетки.

— А на каком этаже все это находится? — в тон ему прошептала я. — Или не успел засечь, так был увлечен собственными ощущениями?

— Обижаешь, начальник. Этаж у нас тама примерно третий, а если подумать, то и весь четвертый. Одним словом, дело куда как серьезное, — прерывая буффонаду, озабоченно закончил он.

— Значит, слушай сюда, Мангуст Сергеевич Станиславский, — произнесла я. — У меня есть один неплохой план, и если ты перестанешь валять дурака и будешь вести себя как хороший мальчик, то он с божьей помощью и прокатит удачно.

— Сомневаюсь, что мне в твоем блицкриге отведена роль, как ты сказала, хорошего мальчика…

В шесть утра Курилова увели, очевидно, для беседы со следователем, и я осталась в камере наедине с все еще не пришедшей в себя человекообразной крысой и с трудом заползшим на нары после ударной порции комплиментов от Кости здоровяком. На меня верзила даже не взглянул — так ему было худо. Правда, вскоре он несколько очухался и теперь оглашал камеру могучим стахановским храпом — сто четыре децибела на-гора.