Завещание алхимика - Наталья Александрова

– Да нет, тут другое! – возразил Старыгин. –Уж больно точно все совпадает, случайно такого не может быть. Если не сам онтакие картины писал, значит, где-то их видел. Слушай, Аля, ты ведь мне обещалавсе что угодно?..

– Конечно!.. – Глаза Алевтины затуманились, и онапридвинулась к Старыгину, невзначай коснувшись его высокой грудью.

– Да я не про то! Дай мне лучше адрес этого твоегоВолодьки… если, конечно, он еще жив.

– Да жив он… – В голосе Алевтины прозвучалоразочарование. – Пьет, конечно, но вроде еще не совсем спился…

– Это какое же у человека здоровье! – вздохнулСтарыгин. – А тут лишнюю рюмку выпьешь, так наутро уже жить не хочется…

– Это, Димочка, гены… – отозваласьАлевтина. – Происхождение! У Володьки происхождение рабоче-крестьянское, аты, Дима, интеллигент в третьем поколении – откуда же здоровью взяться?

– Наверное, ты права… так где, говоришь, он живет?

– Записывай, как идти, а то заплутаешься!

По адресу, данному Алевтиной, Старыгин направился только наследующий день, да и то к вечеру, поскольку приходилось еще заниматься своейосновной деятельностью. Работа над картиной продвигалась очень медленно.

Голова Дмитрия Алексеевича была занята другими мыслями.Усилием воли он заставил себя сосредоточиться на работе. Руки делали свое дело,но как-то механически.

Старыгин вглядывался в картину и все больше убеждался, чтопока не узнает, что так напугало персонажей, от чего бегут все эти люди, то несможет проникнуть в замысел художника, а значит, не сумеет выполнить работупо-настоящему хорошо.

– Что же они видят там, у себя за спиной, –бормотал он тоскливо, – от чего стараются спастись, убегая и не веря, чтоэто возможно? Это должно быть что-то из ряда вон выходящее. Землетрясение?Извержение вулкана? Тайфун? Цунами?

На переднем плане монах поднял руку для крестного знамения,дама в платье из красного бархата, расшитом золотом, зажала не только уши, но иглаза. Она боится оглянуться, понял Старыгин. Еще одна женщина, по виду –простолюдинка, неслась большими шагами, прижимая к себе младенца, рот которогобыл распахнут в беззвучном крике. Второй ребенок – кудрявая босая девочка –упал у обочины дороги и, очевидно, звал мать, но та даже не оглянулась.

«Что же так испугало мать, чтобы она бросила своегоребенка?» – задумался Старыгин.

Работа не шла, и он решил, что так не может большепродолжаться. Он тщательно запер мастерскую и отправился в запасники Эрмитажа –туда, где до недавнего времени хранилась эта самая картина неизвестногоитальянского художника.

Встретили его не слишком приветливо – какая-то у них тамнамечалась не то ревизия, не то плановая проверка, а может быть,инвентаризация. Однако когда нужно, Дмитрий Алексеевич умел быть оченьнастойчивым.

– Когда мне поручали эту работу, сотрудница, котораямогла бы пролить свет на происхождение картины, была в отпуске, –терпеливо говорил Старыгин. – С тех пор прошло достаточно времени, могу яс ней поговорить?

Сотрудницу звали Лавиния Федоровна, и, по причинепреклонного возраста, она работала неполную неделю, поскольку передавала дела,готовясь – в который раз! – уйти наконец на заслуженный отдых. Или обречьсебя на голодную смерть, поскольку при таком размере пенсии летальный исходнаступит весьма быстро.

Вместо Лавинии Федоровны сегодня работала ВалентинаПетровна. Но, по ее собственному выражению, она оказалась по данной картине «несовсем в курсе».

– А кто в курсе? – Старыгин поглядел на часы изаметил, что провел уже сорок минут без всякой пользы.

– Может быть… – Валентина Петровна наморщила лоб.

– Не «может быть», – перебил Старыгин, – аточно! Я только прошу вас указать мне компетентного человека, а не пинать изкабинета в кабинет, как детский мячик. Итак, назовите имя!

– Вера Антоновна… – Отчего-то Валентина Петровнасморщилась и опустила глаза.

– Уже лучше! – обрадовался Старыгин. – Могу яс ней поговорить?

– Можете… – испуганно отвечала емусотрудница, – но я бы вам не советовала сейчас ее беспокоить. Дело в том…

– Слушайте, мне это уже надоело! – закричалпотерявший терпение Старыгин и рванул дверь кабинета Веры Антоновны.

Комната оказалась крошечной, да еще погружена в полумрак,потому что в ней были плотно задернуты занавески. Старыгин остановился напороге, чтобы дать привыкнуть глазам к малому свету.

Женщина сидела за столом, низко опустив голову. Поверхностьстола перед ней была совершенно пуста – ни папок, ни рисунков, ни клочкабумаги. Женщина задумчиво водила пальцем по стеклу на столе.

– Могу я войти? – Дмитрий Алексеевич, как ни былрассержен, все же вспомнил, что он воспитанный интеллигентный человек.

Хозяйка кабинета вздрогнула и подняла глаза.

– Вы… вы ко мне? – спросила она тусклымневыразительным голосом и включила настольную лампу.

Зеленый абажур оказался направленным на дверь, то есть яркийсвет ослепил Дмитрия Алексеевича и вызвал новый приступ раздражения. Женщина застолом представилась ему на мгновение офицером гестапо из старого советскогофильма, который направляет яркий свет в лицо партизанскому связному ипроизносит внешне спокойным скрипучим голосом:

«Будем признаваться или будем запираться?»

Возможно, Старыгин все перепутал, и вместо офицера гестапо втом фильме наличествовал следователь милиции, а несчастного партизана сменилматерый уголовник с татуировкой на волосатой руке, но прием с лампой оставалсянеизменным.

– Слушайте, перестаньте хулиганить! – громкосказал Старыгин. – Вы же все-таки на работе!

Она отвернула лампу, Дмитрий Алексеевич проморгался и сделалшаг к столу.

Женщина была худа и одета в черное, волосы свисали вокруглица неопрятными прядями. Отчего-то Старыгину представилось, что во время едыволосы должны лезть в тарелку, от этой мысли его передернуло от отвращения.

Ему была безумно неприятна и эта полутемная душная комната,и эта странная тетка, сидящая тут в полном одиночестве и безделье. Но чтоделать, она в свое время принимала картину на хранение, только она может что-тознать. Хотя, глядя на эту ворону, он засомневался, что она может вспомнитьчто-то дельное.

– Вы ко мне? – повторила она испуганно.

– Если вы Вера Антоновна Семенцова, то к вам! –ответил Старыгин. – И… вы позволите?

Не дожидаясь разрешения, он пересек комнату и решительнораздернул пыльные тяжелые занавески. Нельзя сказать, что в комнату хлынул яркийсвет, однако видимость явно улучшилась. Открыть форточку Старыгин безразрешения не решился и повернулся к хозяйке кабинета.