После долго и счастливо - Хлоя Лиезе

это на приёме — они утаивают свои чувства, потому что наша культура диктует, что нас не воспринимают всерьёз, когда мы «эмоциональны». Но я скажу тебе — твоему мужу нужно слышать твои слова о чувствах. Эйден, надеюсь, ты понимаешь их значимость.

Я киваю.

— Понимаю. Но может, я не давал это ясно понять. Я хочу, чтобы ты говорила мне, Фрейя. Я постараюсь получше демонстрировать это.

Фрейя поднимает на меня взгляд.

— Хорошо, — тихо говорит она.

Наши глаза встречаются, взгляды изучают лица. Это всё равно что впервые за долгое время стереть туман с зеркала и поистине увидеть, что передо мной. Я гадаю, чувствует ли Фрейя то же самое.

— Итак, — говорит доктор Дитрих, руша момент. — Это сказалось на вашей сексуальной близости. Эйден сказал тебе, что когда его тревожность настолько сильна, это влияет на его либидо. Как у тебя дела, Фрейя? В сексуальном плане.

Щёки Фрейи розовеют.

— Бывало и лучше.

К моему лицу тоже приливает жар. Это ощущается как абсолютный провал.

Доктор Дитрих вопросительно приподнимает брови.

— Ты не могла бы рассказать подробнее?

— Ну, — произносит Фрейя. — Прошли… месяцы. Я точно не знаю, что пришло первым — ощущение, что Эйден работает намного больше, или что он не проявляет инициативу как раньше. Так что я чувствовала себя отверженной. Как будто он меня не хотел. А потом и я перестала хотеть секса. Я не желала, чтобы он отстранялся от меня эмоционально, но думал, что всё равно может получить мое тело.

— Я так не думаю! — говорю я ей. — Я никогда не хотел безэмоционального секса с тобой.

Доктор Дитрих переводит взгляд на меня, склонив голову набок.

— Так что ты чувствуешь?

— Что рождение ребёнка — это немалый подвиг, — признаюсь я прежде, чем мне удается остановить себя. — Что воспитывать ребёнка в одном из самых дорогих городов Америки, с нашими-то студенческими займами — это немало, и это потребует большего, чем я делал прежде. Я немного зациклился на работе, чтобы подготовить нас к этому, и каким-то образом всё превратилось в то, что я отвергаю её, хочу её тело, но не её сердце?

Бл*дь, это обвинение ранит.

— Эйден, ты так говоришь, будто один несёшь на себе эту ответственность, — рявкает Фрейя. — А это не так. Я в курсе, сколько стоит проживание и обеспечение ребёнка. У меня есть подруги с детьми, которым пришлось принять невероятно сложные решения касаемо карьеры и материнства. Я несла это в себе и много обдумывала, учитывая, что я тоже работаю и помогаю оплачивать счета.

Помогает? Да её последняя зарплата была крупнее моей, а значит, она всё же получила то повышение, к которому стремилась. А я снова, как последний засранец, забыл сказать что-нибудь. Я вздохнул с облегчением и перенёс сумму в накопления, мой пульс чуть успокоился, когда та цифра сделалась чуть больше, а потом на электронную почту упало письмо насчёт приложения, поглотило всю мою радость и затащило обратно в мир нескончаемых списков дел.

— Я не пытаюсь намекать, что ты этого не делаешь, Фрейя, — говорю я ей. — Просто ты иначе относишься к грядущим расходам, будучи уверенной, что мы справимся. Я намного лучше знаком с тем, что бывает, когда ты не готов финансово, и я веду себя соответствующе. Ты счастливо напеваешь себе под нос, открывая счета. Я стискиваю зубы и провожу мысленные подсчёты, что потребуется сделать, чтобы поддерживать уровень наших сбережений. Я пытаюсь сохранять баланс между двумя позициями, и это означает обеспечение дополнительного дохода, стабильности для нас, чтобы когда ребёнок родится, мне не приходилось постоянно работать. Чтобы я уже разделался с этим аспектом. И тогда я смогу заботиться о вас обоих, активно присутствовать в роли мужа и родителя.

— Ага, — говорит Фрейя, скрещивая руки на груди. — Вот опять это.

Доктор Дитрих переводит взгляд между нами.

— Что тут таится в прошлом? Я так понимаю, вы пытаетесь забеременеть?

Фрейя напряжённо кивает.

— Таков был план, да.

Доктор Дитрих смотрит на меня.

— Эйден?

— Да. Таков был план.

— И? — настаивает она.

— Я вырос в бедности, — говорю я доктору Дитрих. — Отец свалил в закат, когда я был ребенком, мама от этого так и не оправилась. Всю жизнь мне приходилось усердно вкалывать за каждую копейку, чтобы наконец-то, впервые в жизни, обзавестись нормальными накоплениями. Поскольку рождение ребёнка сулит внушительными расходами, я стремился к финансовой стабильности и работал над проектом…

— О котором он мне не рассказывал, — встревает Фрейя.

Я бросаю на неё взгляд.

— Не рассказывал, да. Просто потребовалась бешеная гонка и постоянная перестановка деталей, чтобы дойти до нынешнего этапа, иметь некое подобие результата, способного действительно прийти к успеху. Я не собирался скрывать это вечно.

— Но зачем вообще было скрывать? — спрашивает доктор Дитрих. — Доверие и открытость в браке чрезвычайно важны.

— Как я и сказал, поначалу это была голубая мечта. Я просто хотел взрастить её, прежде чем говорить Фрейе, чтобы уже миновал риск, что это окажется абсолютным разочарованием, — я поворачиваюсь к Фрейе и говорю ей. — Я собирался сказать тебе сразу же, как только убедился, что есть шанс на успех. Это стало бы подарком, позитивным шагом к лучшей жизни для нашей семьи. В тот день, когда я пришёл домой, а ты собрала мне сумку, я готов был рассказать тебе.

Лицо Фрейи искажается от боли.

— Почему ты не сказал мне после?

— Потому что мы почти не разговаривали, Фрейя, и я был практически уверен, что ты меньше всего хочешь слышать от меня разговоры о работе, — она опускает взгляд на свои руки, так что я продолжаю, надеясь, что смогу успокоить её, хоть немного достучаться. — Для нас нет никаких финансовых рисков, я не рискую нашим капиталом. На тебя это никак не повлияет…

— Вот только это влияет на тебя, Эйден, и тем самым влияет на меня, потому что я твоя жена, твоя спутница по жизни, которая переживает за тебя! — Фрейя встаёт и хватает сумочку. — Вот это дерьмо я терпеть не могу. Одно дело — то, о чём мы говорили ранее, как мы на цыпочках ходили вокруг твоей тревожности и моих чувств. Думаю, тут в её словах есть смысл. И я это услышала. Но это? Это дерьмо про деньги?

Она показывает на меня, вся бурлит и обращается к доктору Дитрих.

— Он оправдывает тот факт, что отгораживается от меня, ведёт себя как Джордж Бейли, который оставляет жёнушку дома, шарахается по сраному Бедфорд-Фоллз и заламывает руки из-за денег.

Я обожаю этот фильм, «Эта замечательная жизнь», но держу рот на