Спасти «Скифа» - Андрей Анатольевич Кокотюха

Кнут Брюгген положил его перед собой, закурил и взял со стола остро заточенный карандаш.

Имея опыт выявления подпольных групп и зная об особенностях организации сопротивления в Восточной Европе, на землях Украины и Белоруссии, он не слишком удивился услышанному. Даже с терпеливостью школьного учителя объяснил прямолинейному Хойке, что же произошло на самом деле и почему, заставив под пытками говорить тяжело раненного русского радиста, начальник гестапо все равно не взял след Скифа и похищенного им Дитриха Крюгера.

Слово «радист» Брюгген написал в верхнем углу листа, обвел неровным кружком и заштриховал. Тяжело раненного пленника в гестапо пытали так рьяно, что превратили его тело в одну острую болевую точку. Героем в подвале гестапо оставаться трудно, особенно если твой героизм никому не нужен, потому радист держался не слишком долго. Однако Брюгген уже понял: все свои расчеты организаторы работы в немецком тылу, кем бы они ни были и какую бы должность ни занимали, как раз и строили на том, что героев среди живых людей на самом деле очень мало. Рано или поздно человек, попавший в гестапо, либо умирает в страшных муках – чаще всего сдает не выдержавшее шока сердце, либо начинает говорить, чтобы хоть на некоторое время облегчить свою участь. Значит, нужно страховаться. Есть только один способ – никто из рядовых исполнителей не должен знать всего.

Радист назвал только явку сапожника Якова Ярового. Этим адресом и паролем он и Скиф должны были воспользоваться в самом крайнем случае. Больше радист ничего не знал, кроме того, что для Скифа это единственный человек, который поможет скрыться в Харькове и, возможно, организует переход к партизанам.

От кружочка, которым было обведено слово «радист», Кнут протянул стрелку к квадрату, нарисованному вокруг слова «явка». Квадрат заштрихован не был, но внутри Брюгген вывел большой жирный знак вопроса. Потому что от Ярового след, как оказалось, не вел никуда. Сапожник заговорил после первого же удара по зубам, стал уверять Хойке, что его заставили, что он глубоко в душе ненавидит советскую власть и что он человек маленький. Его задача – тихо и покорно работать в ожидании, пока не придут и не назовут пароль. Того, кто пароль назовет, он должен был направить по другому адресу с новым паролем, и этим его задача ограничивалась. Если даже опытный по части допросов с применением всех степеней устрашения гауптшурмфюрер Хойке поверил Яровому, у Брюггена тем более не было оснований считать, что беспалый сапожник врет или же ведет какую-то хитрую игру.

В разные направления от квадрата вели несколько стрелок, и каждая упиралась в кружок с очередным вопросительным знаком внутри. Яровому показали фотографию Скифа, он охотно подтвердил: да, этот человек был у него поздно вечером пятого июля и назвал пароль. После чего, получив очередную связь, исчез.

Место, куда Яровой направил Скифа, оказалось старым развороченным бомбами домом неподалеку от Холодной Горы. Автомобиль, на котором уехал Скиф и в котором, судя по всему, находился Крюгер, гестаповцы нашли там же, что подтвердило как правдивость признаний перепуганного Ярового, так и предположения Кнута: ни беспалый сапожник, ни Скиф никак не были связаны с подпольем и партизанами напрямую.

Скорее всего, предположил Брюгген, подполье и Скиф действовали независимо друг от друга, чтобы в случае чего провал одного не повлек за собой по принципу домино разоблачения всей сети. Агентурной разведкой, в ведомство которой входила деятельность Скифа, и деятельностью партизан занимались разные управления, которые в нужный момент могли объединить усилия.

Это могло означать следующее: командование Скифа, понимая, что агенту придется уходить на нелегальное положение, знало, что он воспользуется явкой Ярового – другой связи ему просто не дали. От Ярового он узнает про те самые развалины. Одновременно подполье получает от своего руководства приказ обеспечить встречу Скифа в известном месте и в известное время.

Кружок с вписанным внутрь словом «диверсанты» нарисовался на схеме, когда Хойке доложил, что предположения подтвердились и гости, появление которых предвидел Брюгген, уже в городе. Кнут соединил его стрелкой с квадратиком – другого пути, кроме как на явку Ярового, у диверсантов наверняка не будет. За время, прошедшее с момента похищения Крюгера, эфир усиленно контролировался, и ни один радиоприемник в черте города не заработал. Ну а появление группы разведчиков означает только одно: Скифа к партизанам не переправили, это должна обеспечить прибывшая команда.

Штурмбаннфюрер Брюгген видел только два пути: поставить засаду у развалин на Холодной Горе и блокировать явку Ярового. Больше следов не было, и даже если Скифа в результате все равно найти не удастся, захват и ликвидация русских диверсантов – само по себе успешная операция. Брюгген видел сводки с фронта, связывался с руководством, и теперь представлял себе полную картину развития событий.

Если Скифу не удастся доставить захваченного начальника агентурного отдела Генштаба через линию фронта, либо хотя бы передать полученную от него информацию своим в течение ближайших двух суток, эта информация уже не будет иметь для противника сколько-нибудь важного значения – ход операции «Цитадель», начатой фюрером, уже никто не сможет остановить, и вражеские войска будут отброшены на Восток еще более сильным ударом, чем он получили этой весной.

Вряд ли с той стороны фронта пришлют еще одну группу. За двое оставшихся суток Брюгген планировал перевернуть весь город, вывернуть его, как перчатку. И Хойке с удовольствием отдаст приказ расстреливать каждого пятого из гражданских, пока ему не выдадут похищенного офицера… ну и Скифа, конечно.

Теперь все шло кувырком.

Сначала Брюгген перечеркнул остро отточенным карандашом расчерченный геометрическими фигурами лист. А потом старательно смял свои размышления, положил на дно пепельницы и поджег.

Исполнительный болван Хойке наделал шуму, позволил уйти, как минимум, двоим диверсантам, и все планы летят коту под хвост…

10

– Прошу прощения, товарищ капитан. Но я хотел бы обратиться к товарищу майору лично.

Старший лейтенант Алферов сам удивился своей наглости – до сегодняшнего дня он не допускал даже мысли, что способен перечить не просто старшему по званию, а самому заместителю начальника особого отдела НКВД фронта, капитану Кобозеву. Но после того, что произошло с ним и у него на глазах за последние сутки, Алферов просто не мог себе позволить отступить. Его доклад и рапорт должно принять только первое лицо. Или же, в нарушение всякой субординации, полковой особист готов идти выше, даже через голову своего непосредственного руководства.

Старший лейтенант НКВД Алферов не исключал, что