Хедвиг и ночные жабы - Фрида Нильсон

Он говорит это так уверенно, что Хедвиг не может удержаться.

– Почему? – спрашивает она.

И тогда в старческих водянистых глазах Нильса зажигается огонёк. Он сдвигает шляпу на затылок.

– Теперь моя очередь вам кое-что показать, – говорит он.

И достаёт из заднего кармана брюк бумажник. Он копается среди купюр и чеков, долго и старательно ищет, пока наконец не находит то, что нужно.

– Взгляните, – говорит он и протягивает Хедвиг открытку. Она сложена вдвое и чуть не рвётся на сгибе. Фотография чёрно-белая. На ней улица, по которой идут люди.

– Ну и что? – говорит Хедвиг, пожимая плечами.

– Прочти, что там написано! – говорит Семь Поп. – С другой стороны!

Хедвиг переворачивает открытку. Почерк кажется ей знакомым, но строчки выцвели, и разобрать слова трудно. Маме приходится прочесть вслух:

– «Привет из Эскильстуны. Добралась за три часа. Погода так себе. Твоя Эстер».

Мама смотрит на открытку. Потом на Нильса. Потом опять на открытку.

– А что она имела в виду, написав «твоя»? – спрашивает мама.

У Нильса есть ответ. Написав «твоя», она имела в виду то, что обычно имеют в виду, когда говорят такие вещи. Ведь Эстер была его невестой.

Мама аж рот разинула. Хедвиг тоже.

– Невестой?

Нильс кивает.

– Именно так.

И продолжает свой рассказ.

В те времена было не принято, чтобы богатые сыновья фабричных директоров водились с бедными работницами. Поэтому Нильс и бабушка особо никому не рассказывали о своих отношениях, так как знали, что бабушку на фабрике будут дразнить. А когда Нильс пошёл к своему папе и сказал, что хочет жениться на бабушке, тот ответил, что это случится не раньше, чем их корова начнёт какать грушевым кремом. Он считал, что Нильс должен взять в жёны девушку побогаче.

На том всё и кончилось. Пришлось им отказаться от мечты о свадьбе. А тут ещё в город прикатил дедушка Хедвиг со своими большими мускулами, и бабушка, наверно, решила, что как жених он тоже вполне сойдёт. Только к тому времени на фабрике пошли слухи. Кто-то заметил, как бабушка и Семь Поп шептались, а женщина по имени Августа даже могла поклясться, что видела, как Семь Поп обнял бабушку. Чтобы положить конец сплетням и чтобы дедушка Хедвиг не приревновал, они решили сказать всем, что Семь Поп пытался пригласить бабушку на свидание, но бабушка отказала. Так родилась та самая история. История про Семь Поп, толстого директорского сынка, которого заткнул за пояс красавчик из Сэффле.

До самого последнего слова мама и Хедвиг стоят тихо, как деревья в лесу. Теперь всё стало увлекательно вдвойне, ведь многие годы они слышали только дедушкину версию легенды – которая на самом деле была выдумкой.

– Ну и ну! – говорит мама. – И вы, Нильс, после этого так и не женились?

– Женился, – отвечает Семь Поп. – Но потом развёлся. Видно, я не создан для брака.

Он берёт открытку и теребит её в руках. Потом отдаёт Хедвиг.

– Я сохранил её на память. Но она мне больше не нужна. Сейчас начнётся футбол.

И действительно, по телевизору начинается футбол. Мама и Хедвиг спешат обратно в приходской дом. Папа и дедушка поджидают их на ступеньках.

– Где вы были? – спрашивает папа. – Мы как дураки ищем вас, ищем!

– Мы просто заглянули в антикварный магазинчик к Нильсу, – отвечает мама. – Это заняло чуть больше времени, чем я думала.

Хедвиг показывает коробку с оловянными солдатиками.

– Они мои! – говорит она. – Все!

– Чёрт возьми, как вам это удалось? – спрашивает папа, не сводя глаз с солдатиков.

Мама подмигивает Хедвиг.

– Нильс сказал, что знает толк в старинных вещах. И что солдатики ему не нужны, так как не представляют никакой ценности, – сочиняет мама на ходу.

Дедушка хохочет во всё горло.

– Ну и дурень, это ж надо так опростоволоситься! Я всегда говорил, что он глуповат!

Только через полчаса до Хедвиг доходит. Она сидит в «саабе» и держит в руках открытку из Эскильстуны. Глядя в окно, думает про то, что сказал Семь Поп, про бабушку и про любовь. И вдруг понимает. Её как будто окатывает тёплым черничным киселём. Она должна рассказать всё Стейку!

Но, когда они проезжают поворот на лесную дорогу, которая ведёт к «Чикаго», черничный кисель – шлёп – разом стекает на пол. Ведь Стейка нет. Мама видела утром, что они побросали всё в спешке и уехали.

Зачем ей оловянные солдатики? И открытка тоже. Всё бессмысленно. Такое чувство, что дорога стала ещё безлюднее, чем была до того, как сюда приехали Стейк и его папа, безлюднее, чем конец света!

А вдруг они убежали не из-за Глюкмана? Вдруг Стейк сказал папе за завтраком: «Хедвиг говорит, я сам виноват, что такой толстый». А папа как вскочит: «В таком случае мы не останемся тут ни на секунду!» И они сели в машину и уехали.

Хедвиг вздыхает и дотрагивается до оловянной лошадки. Подарить её Стейку она теперь всё равно не сможет.

Но, когда они останавливаются у «Дома на лугу» и папа поднимается на крыльцо открыть дверь, под его подошвой что-то хрустит. Под ковриком что-то лежит. Папа наклоняется.

– Хедвиг! Это тебе!

Хедвиг сразу оживляется, хотя до этого еле перебирала ногами.

– Что там?

Это сложенная записка. Сверху кто-то написал «Хедвиг» и склеил всё пластырем. Хедвиг осторожно отклеивает пластырь, стараясь не порвать бумажку.

В письме только четыре слова:

Хедвиг чуть не швыряет коробку с солдатиками в сторону, разворачивается на месте и сбегает с крыльца. Ей бы заранее предупредить Стейка о Глюкмане! Теперь, скорее всего, слишком поздно. Когда он оставил записку? Может, пятнадцать минут назад, а может, четыре часа. Хедвиг бежит со всех ног – ботинки едва касаются земли – и сама не замечает, как оказывается возле кустов сирени у Глюкмана в саду. Она переводит дух. Тянет шею. Дверь закрыта. Окна такие же чёрные и заколоченные, как всегда. Стейка нигде не видно.

– Пс-ст!

Хедвиг оборачивается. Кто-то позвал её. Но откуда раздавался шёпот?

– Эй! Я здесь!

Из-за погреба высовывается рука и осторожно машет. Хедвиг узнаёт эту руку. Ни у кого нет таких замечательных пальцев-сосисок, как у Стейка.

Она бежит к нему и прячется за пригорком. Стейк и Буссе сидят за пучком ревеня.

– Не думал, что ты решишься, – шепчет Стейк и одобрительно поднимает брови.