Дар бессмертия - Наталья Александрова

А чуть дальше стоял человек.

Самый настоящий, живой человек!

Старыгин готов был обнять и расцеловать его, хотя внешность незнакомца совершенно не располагала к такому бурному проявлению чувств.

Это был старик.

Впрочем, сказать о нем, что он старик, – значило ничего не сказать.

Старыгину показалось, что незнакомец стар, как окружающие их горы, стар, как само время. Стар, но вовсе не дряхл. Во всей его нескладной, сгорбленной, как ствол дерева, фигуре чувствовалась сила. Темная от солнца и ветра кожа была словно выдублена стихиями и изрезана глубокими морщинами, как кора тысячелетней оливы. Густые, короткие, с зеленоватым отливом волосы плотно покрывали голову, как мох покрывает ствол дерева. Длинные руки свисали до колен, словно мощные сучья. И только глаза, маленькие, глубоко посаженные и голубые, как море в полдень, казались живыми и по-детски любопытными. Старик был одет в выгоревшие холщовые штаны и длинную кожаную безрукавку, ветхую и вытертую.

– Buenos dias! – приветствовал Дмитрий старика по-испански.

Тот не ответил и даже не шелохнулся. В первый момент Старыгин подумал, что незнакомец не слышит его, а может, даже и не видит, настолько он погружен в свои вековые думы. Однако через несколько секунд старик медленно повернулся и зашагал прочь, сделав Дмитрию знак следовать за собой.

Кофейная овца послушно потрусила вслед за хозяином, и Старыгину ничего не оставалось, как последовать ее примеру. Тем более что до сих пор смирное животное вело его к спасению.

Поляна, на которой они находились, располагалась в ложбине между двумя скалистыми массивами. Там, куда шел старик, возвышалась высокая скала, формой напоминавшая поднявшегося на задние лапы медведя. Старик поравнялся с этой скалой и свернул за нее.

Подойдя вслед за ним к скале, Старыгин тоже обошел ее и увидел маленькую приземистую хижину, сложенную из замшелых валунов и крытую соломой. Рядом с хижиной журчал ручей, над соломенной крышей вздымался едва заметный дымок.

При виде этой хижины Дмитрий понял, насколько он устал, проголодался и как сильно измучен жаждой. Он подошел к ручью, опустился перед ним на колени, как молящийся прихожанин в храме, и припал губами к серебряной, журчавшей в своем каменном ложе воде.

Вода была такой холодной, что заломило зубы, и такой вкусной, что Старыгин не променял бы ее ни на какое, даже самое лучшее вино из погребов Бордо или Бургундии. Он чувствовал, что с каждым глотком усталость отступает и тело наполняется силой и бодростью. Недаром, подумал он, у многих народов есть предания о живой воде.

Напившись, он поднялся и оглянулся.

Старик стоял на пороге хижины, глядя на гостя с прежним детским любопытством. Увидев, что гость напился, он знаком пригласил его в хижину.

Дверь была такой низкой, что, для того чтобы войти внутрь, Старыгину пришлось согнуться.

В хижине было полутемно – свет проникал сюда через единственное маленькое закопченное окошко. В углу пылал древний очаг, сложенный, как и хижина старика, из крупных валунов. В котелке над очагом что-то варилось, аппетитно булькая. На толстой, черной от копоти потолочной балке сушились пучки душистых трав, связки дикого чеснока и какие-то коренья.

Старик придвинул к очагу шаткий стул, уселся перед огнем и знаком показал Дмитрию, чтобы тот сел рядом.

Старыгин молча повиновался.

Он сел на второй стул, по другую сторону очага.

Овца, тихонько войдя в хижину, улеглась на земляной пол возле хозяина, и старик ласково погладил ее, запустив пальцы в курчавую шерсть.

Старыгин уже уверился было, что хозяин хижины – глухонемой, и больше не предпринимал попыток заговорить с ним, поэтому был немало удивлен, когда тот внезапно проговорил, доставая из деревянного ларя огромный каравай хлеба:

– Давненько у меня не было гостей!

Однако еще больше удивился Старыгин, когда до него дошло, что старик говорит на чистейшей латыни. Причем, насколько мог судить Дмитрий Алексеевич, это была не сухая академическая латынь научных текстов и комментариев, а живой, звучный язык обитателей Рима, легионеров Цезаря и земледельцев древней Италии.

Он хотел задать естественный вопрос, но не успел: хозяин отрезал огромный ломоть хлеба, положил на него увесистый кусок домашнего сыра и протянул гостю.

Забыв обо всех своих вопросах и сомнениях, Дмитрий вонзил зубы в первобытный бутерброд и даже заурчал от удовольствия, таким вкусным он оказался.

Старик тем временем отрезал еще один кусок хлеба, поменьше, посолил его и протянул овце. Та благодарно проблеяла и принялась деликатно поедать угощение с хозяйской ладони.

Покормив овцу, старик протянул руку к полке возле очага и достал оттуда склянку с какой-то густой темной мазью. Когда он открыл склянку, хижина наполнилась странным запахом – запахом болотной тины, прелых листьев и еще чего-то, не поддающегося определению. Зачерпнув эту мазь деревянной ложкой, старик смазал исцарапанные руки Старыгина. Дмитрий с удивлением почувствовал, как ссадины буквально на глазах заживают.

– Кто вы? – спросил он на латыни, пристально разглядывая своего удивительного хозяина.

– Я не помню, – ответил тот неохотно. – Я так долго живу на этом свете, что забыл все лишнее. Да и так ли важно, кто я такой? Важно, что у меня есть крыша над головой, огонь в очаге да несколько овец, которые дают мне молоко.

Глаза Старыгина заслезились от дыма. Он сунул руку в карман за платком и нечаянно выронил оттуда серебряную монету, которой завладел во время стычки с планеристом.

Старый хозяин с неожиданной ловкостью нагнулся, подобрал с земляного пола монету и поднес ее к свету.

– Откуда это у тебя? – проговорил он после паузы, возвращая монету гостю.

– Я ее нашел, – ответил Старыгин. Ему отчего-то не хотелось рассказывать старику о том, что с ним случилось.

– Нашел? – переспросил тот, недоверчиво взглянув на собеседника. – Не знаю, не знаю… такие монеты не валяются на дороге. Давненько я их не видел! Значит, они снова появились…

– Они? – ухватился Старыгин за последнее слово. – Кто они такие? О ком вы говорите?

– Но ведь ты говоришь, путник, что нашел эту монету на дороге? – усмехнулся старик. – Впрочем, если не хочешь – не рассказывай, я никого не неволю…

Он на несколько минут замолчал, и Старыгин уже подумал, что больше не услышит ни слова, но старик снова заговорил:

– Я стоял в толпе, когда Жак и Гуго жарились в пламени костра, но я знал, что на этом дело не кончится.

– Жак и Гуго? – удивленно переспросил Старыгин. – Кто такие Жак и Гуго?

– Жак де Моле, двадцать второй Великий Магистр ордена, и Гуго де Пейро, Великий Визитатор.

– Ордена? Какого ордена?

– Рыцарей храма, разумеется… о каком еще ордене мы можем говорить?