Гимн перед битвой. Предвестник шторма - Джон Ринго

— Послин или человек? — спросила она и сделала большой глоток воды. В доме Папы О’Нила была лучшая вода в мире.

— Ну, на этот раз человек.

— О’кей, — невозмутимо согласилась она. Люди были в целом сообразительнее послинов, как утверждали и Папа О’Нил, и ее отец, которому следовало знать. Если ты тренируешься убивать людей, послинов ты будешь убивать еще лучше.

— И он умен… — продолжал Майк-старший, слегка поворачиваясь, чтобы сплюнуть. Струя коричневого сока плюхнула на кузнечика, дремавшего на травинке.

— Вовсе нет, — не согласилась она, убирая фляжку. — Он идет по тропе.

— Иногда приходится пользоваться тропами, — сказал Папа О’Нил.

— Только не я, я иду лесом.

— О’кей, цель идет по тропе, не слишком умная цель-человек.

— О’кей, — согласилась она.

— И он достаточно сообразителен, чтобы искать натянутые лески.

— Он с собакой?

— Нет, с прутиком.

— О’кей.

— И он замечает леску…

— Чувствует.

— Верно. И что он делает?

— Не слишком умный?

— Верно.

— «Всегда предполагай, что твоя цель умнее тебя».

— Перестань швырять мне в лицо мои же слова и займись упражнением! — Он переместил «Редман» на другую половину рта и снова сплюнул. Какой-то жук подумал, что пошел дождь, и принялся зарываться в землю.

— О’кей, — согласилась она. Если он так хочет, то ладно.

— О’кей, что делает мистер Не-Слишком-Умный?

— Режет леску.

— Давай.

— Ни за что! — возразила она. — Ты режь леску. Мало ли что ты говоришь, что это учебный клэймор!

— О’кей, вынь детонатор, затем режь леску.

— О’кей.

Она подползла к замаскированному клэймору, осторожно водя перед собой стеблем длинной травинки: никогда не знаешь, когда Папа О’Нил решит оживить упражнение минами-ловушками. Затем оглянулась через плечо, удостоверилась, что дед не собирается вытворить чего-либо с детонатором, вытащила запальную трубку.

Позади нее раздалась серия резких щелчков, когда учебные клэйморы, соединенные с миной-ловушкой на детонаторе, сработали в четкой последовательности. Если бы все клэйморы были настоящими, огонь затопил бы стометровую полосу на краю поля.

— И какова мораль сегодняшнего урока? — сухо спросил Папа О’Нил. Ком жевательного табака еще сильнее растянул его широкую ухмылку.

— Зануда ты хренов, деда! — огрызнулась она.

— И это я учу тебя сквернословию?

— Эй! — негодующе закричала девочка, протягивая запальную трубку. — Она вовсе даже не настоящая!

— Будто я собираюсь позволить тебе возиться с боевым детонатором, поставленным на растяжку, — сказал пожилой мужчина. — Спустись на землю. Я обещал вернуть тебя в целости.

— Но ты все время вынимаешь запалы, — озадаченно произнесла она.

— Никогда, если я поставил его на неизвлекаемость. Если я не могу взорвать его на месте, я обхожу кругом. С настоящими ловушками возятся дураки и круглые дураки. Ты к каким относишься?

— Ладно, о’кей. Со взрывчаткой на сегодня все?

— На сегодня все. Только я хочу, чтобы ты повторила за мной. Я не буду…

— Я не буду…

— Пытаться разрядить… — Сплевывание.

— Пытаться разрядить…

— Любое взрывное устройство…

— Любое взрывное устройство…

— И да поможет мне Бог.

— И да поможет мне Бог.

— Аминь. — Сплевывание.

— Аминь.

— Пойдем собьем несколько банок, — с улыбкой сказал он. Кэлли хорошо обращалась с взрывчаткой, но ее настоящей любовью была стрельба из пистолета.

— О’кей, только на это раз я хочу фору в пять очков, — сказала она и нащупала «Вальтер» в открытой кобуре сзади за поясом.

— Ни за что. Я старею, у меня трясутся руки, — старчески проблеял он, вытягивая дрожащую левую руку. — Думаю, это мне нужна фора.

— У тебя есть фора, деда; ты становишься слабоумным. Помнишь прошлую неделю? Четырнадцать очков на дистанции двадцать метров? Знаешь, как это зовется? Ослабление кратковременной памяти…

— Ты уверена, что тебе только восемь? — спросил он. Мгновение спустя ползущий муравей был сбит с ног упавшей на него массой слюны и растительных волокон. Через секунду он тряхнул головой и огляделся, до глубины своей муравьиной души изумленный щедростью небес.

За то, что лишь болванки чтим,

Лишь к дымным жерлам знаем страх

И, не припав к стопам Твоим,

На прахе строим, сами прах,

За похвальбу дурацких од,

Господь, прости же Свой народ![14]

Редьярд Киплинг «Отпустительная Молитва»

Форт-Индианатаун-Гэп, Пенсильвания, Соединенные Штаты Америки, Сол III

28 июля 2004 г., 22:37 восточного поясного времени

Второе отделение Стюарта бросилось вперед и упало ничком, не переставая целиться и стрелять из гравиоружия по наступающим виртуальным послинам. Всякий раз, как серебряные лучи летящих на релятивистских скоростях капель соприкасались со стеной послинов, взрывы пробивали глубокие бреши в надвигающейся линии. В ответ броню защитников рвали гиперскоростные флетчетты и ракеты, большинство выпущенных с бедра пуль проходили над головой. Но из-за миллионов проникающих снарядов, нацеленных на сравнительно небольшое число скафандров, потери были статистически неизбежны.

— Десять-двадцать-два, десять-двадцать-два, выполнять! — ровным голосом сказал Стюарт, когда погас сигнал рядового Симмонса. Половина отделения приостановила огонь лишь на время, потребовавшееся, чтобы достать из бокового отсека маленький шарик. Сорвав крышку и нажав кнопку, солдаты бросили их справа от себя и продолжили стрельбу.

— Готов Десять-Альфа, — сказал старшина группы «Альфа», пока группа «Браво» повторяла действие.

Когда «Браво» возобновила огонь, взорвались кратерные заряды, установленные «Альфой». Солдаты снова прервали стрельбу на время, необходимое, чтобы забраться в импровизированные лисьи норы, затем опять повели огонь по послинам.

— Готов Двадцать-Два Альфа, — сообщил старшина группы. Мгновения спустя весь взвод находился в укрытии.

* * *

— Так это и есть ваша книга игр, — сказал подполковник Хансон.

— Да, сэр, — сказал О’Нил, наблюдая за продвижением второго взвода вперед под огнем. Оборона, поспешно организованная вторым отделением, была временно непреодолима для послинов, которые наступали по узкой полосе между горной грядой и рекой Манада. Полоса была сделана гораздо шире настоящей с целью упражнения.