Не лучше ли объясниться? - Шарлотта Лэм

— Спокойной ночи, мисс Ропер, — оборвал Джеймс. Она открыла рот, чтобы сказать еще что-то, и тогда он заорал: — Спокойной ночи, мисс Ропер!

Она вышла молча, прикрыв дверь с более чем излишней аккуратностью, совершенно беззвучно. Джеймс сидел, глядя в стену. Неужели это видят все? Неужели весь банк говорит о нем, шепчется за его спиной, наблюдает?

Он попробовал вернуться к работе, но мозг отказывался функционировать. Значит, то, что он считал своими личными проблемами, стало предметом публичного обсуждения. Черт побери всех его служащих!

Спустя несколько минут он тоже встал и вышел. Барни, как обычно, ждал у подъезда. Когда они приехали в дом на Риджентс-парк, Джеймс молча поднялся на второй этаж, чтобы принять душ и переодеться. Он сбрасывал одежду несколько быстрее, чем обычно, а потом стоял с закрытыми глазами под тугими теплыми струями, жалея, что нет времени поваляться в ванне с часок. Все тело изможденно болело.

Он вытирал волосы, стоя босиком в спальне, когда в дверь постучали.

— Вас хотят видеть, сэр.

Голос Энид заставил его вздрогнуть.

— Кто?

Фиона не могла забыть, что он обещал заехать за ней. Он посмотрел на часы у кровати. Было половина седьмого. Нужно поспешить, чтобы одеться и успеть доехать до Фионы, так что очень удачно, что она сама приехала сюда.

— Некая мисс Кирби, сэр, — сказала Инид, и у Джеймса потемнело в глазах. В ушах загудела кровь. Не хватало воздуха, чтобы говорить.

Когда он снова обрел дар речи, голос звучал хрипло:

— Я спущусь через минуту. Отведите ее в гостиную и предложите выпить.

На нем был только махровый халат на голое тело. Нужно было одеться. Направившись к длинному встроенному платяному шкафу, он вдруг остановился.

Почему она здесь? Зачем пришла? Хотелось бы думать, что она пришла ради встречи с ним, но это пустые мечты. С любой другой женщиной это могло быть правдой, но не с Пейшенс. Она иная. Она не похожа ни на одну из знакомых ему женщин. Нет, случилась какая-то беда. Но что? Мать заболела? Пейшенс постоянно говорила, насколько та слаба. Как мало времени ей осталось. Что, если?..

Он резко вздохнул, не желая додумывать эту мысль, но понял, что не может больше оставаться в неведении. Одевание отнимет слишком много времени. Он сунул босые ноги в черные кожаные шлепанцы и поспешил вниз, едва не упав с лестницы.

Пейшенс была в гостиной. Стояла у окна со стаканом вина в руке, спиной к нему и к портрету его отца, написанному пятьдесят лет назад.

Увидев ее, Джеймс остановился, будто молнией пораженный.

Одним долгим взглядом он впитал ее всю, будто был сделан из промокательной бумаги. Стоял теплый весенний вечер, и на ней был темно-зеленый хлопчатобумажный свитер, облегавший маленькие груди и тонкую талию. Плиссированная юбка до колен не скрывала красивые ноги. У Джеймса пересохло во рту, и он сглотнул. Она была очень хороша.

Ее шею обвивал подаренный Джеймсом розовый шарф. Буйные рыжие кудри падали на него, и это было похоже на лепестки роз в солнечных лучах.

— Здравствуйте, — хрипло сказал он, чувствуя, как реагирует на нее тело, и всем сердцем надеясь, что она не заметит.

Она резко обернулась и удивленно посмотрела на него, напомнив Джеймсу о его виде. Покраснев, он пробормотал:

— Я только что из душа. Я не стал тратить время на одевание, боясь, что случилось что-то серьезное.

Она подняла глаза от его голых ног, поросших черными волосками. Лицо ее было мягким и серьезным.

— Извините, Джеймс, боюсь, что принесла вам не лучшие вести. У вашей матери был сердечный приступ, и сейчас она в больнице.

— Это серьезно? — Он почувствовал, как кровь отливает от лица, и ему вдруг стало зябко.

Пейшенс присмотрелась к нему, подошла и заставила сесть на диван.

— Вы не упадете в обморок? — Она тоже села на диван, подогнув колени, и прикоснулась теплыми пальчиками к холодной коже его лица.

— Нет, конечно, нет, — нетерпеливо заверил он. — Скажите же, мать умирает?

— Нет, Джеймс! Не смейте даже думать об этом. Ничего серьезного. В больнице сказали, что ее продержат несколько дней, для обследования и восстановления сил, но вся причина в том, что она перегрелась, придется ей в будущем быть осторожнее.

Она склонилась над ним и мягкими, ласковыми пальцами убрала со лба прядь темных волос.

— Вы так побледнели. Оказывается, на самом деле вас это очень волнует.

Он разрывался на части. Хотелось взять в ладони ее лицо, прижаться лбом ко лбу, почувствовать тепло ее тела, найти в ней успокоение. И в то же время он боялся подпускать ее слишком близко, не хотел, чтобы она узнала о нем слишком много. С детства он учился скрывать их, а теперь это стало частью натуры — потребность в скрытности.

— Сейчас буду в порядке, — хрипловато сказал он. — Не могли бы вы налить мне бренди? Мне нужно выпить.

Она неуверенно осмотрелась.

— А где оно? Позвать кого-нибудь?

— Не нужно, вон там бар.

Пейшенс встала, и Джеймс почувствовал знакомый запах. Это были подаренные на день рождения духи. Ему было приятно. Его духи, его шарф — как будто, пользуясь ими, она признавала какую-то связь между ними.

С болезненно бьющимся сердцем наблюдал он, как Пейшенс идет через комнату к бару. Она двигалась быстро, грациозно и в этой короткой юбке выглядела такой юной, что Джеймс не мог сдержать нежную улыбку. Слишком юная для тебя, мысленно напоминал себе Джеймс и все же смотрел, как блестят рыжие волосы в электрическом свете. Как легко было представить, что она живет здесь.

Прекрати думать об этом. Этого не будет. Она встречается с парнем своего возраста и думает, наверное, что я уже старик.

Он вздрогнул, но не только от мысли о такой оценке своего возраста. Он все еще пребывал в шоке. Весть о том, что мать на пороге смерти, заставила осознать, что она значит для него. Все это время он отказывался от нее, утверждал, что она его не интересует. Оказывается, он лгал самому себе.

Вдруг он сказал:

— Пожалуй, я не буду пить. Я должен ехать к ней в больницу.

— Вас не пустят. Во всяком случае, сегодня, — сказала Пейшенс, оборачиваясь. За ее спиной в открытом баре виднелись ряды бутылок и стаканов. — Она успокоилась и уснула. Вы сможете навестить ее завтра утром. — Девушка достала бутылку и показала этикетку. — Это?

Джеймс кивнул.

— Да, спасибо. — Он помолчал, потом спросил: — Когда у нее был приступ? Почему вы не известили меня сразу?

Она сосредоточенно наливала бренди в стакан — слишком много.

— Эй, остановитесь! Это тройная порция! После такой выпивки я не смогу ходить.

Она твердой маленькой рукой отлила часть обратно в бутылку и принесла ему стакан.