Сияние слез - Юлия Ляпина

Еще две бойкие хохотушки были приведены в девичий лес матерями. Обе росли в тепле и холе, да приглянулись, кому не следовало. Они так и не поняли, от чего их уберегли и с нетерпением ждали возможности выйти из леса, повидать родных. Четвертая девушка не разговаривала. Все понимала, кивала головой, иногда даже несмело улыбалась, но молчала. Еще один пуганый воробей.

Я чувствовала себя в этой компании странно – мои проблемы ни в какое сравнение не шли с трудностями жизни этих девочек и женщин. Задумчиво доев густой суп, я убрала миску в лохань для мытья посуды и принялась плести для Киины поясок. Вообще это было единственное рукоделие, которым я занималась с удовольствием.

Сплетая толстые крученые нити, я не заметила, как Ульфелла пронесла рядом со мной черпак кипятка и одна единственная капля упала на мое запястье. От неожиданной боли я вскрикнула, и слезы сами потекли из глаз. Жемчужные слезы. Они моментально запутались в нитках, скатились стуча на пол, упали в вырез платья. Все девочки уставились на меня с изумлением, а Киина с восторгом:

– Я знала, что ты особенная! – прошептала она.

Делая вид, что ничего особенного не произошло, я собрала жемчуг. Ожидаемо он был розовым.

– Нет ли у вас умелицы со сверлом? – спросила я Ульфеллу, – подарю девочкам на подвески.

– Есть, – отмерла северянка, – бабушка Прана сверлит кому что надо. У реки живет, рыбакам часто блесны надо, поплавки…

Я подозвала молчунью:

– Отнеси бабушке, милая, вот, чтобы каждой по паре хватило, а остальные я Амарилле подарю.

Девчонка радостно закивала, накинула полушубок и выскочила за дверь впустив клубок холодного воздуха.

– Теперь понятно, почему ты у Матери защиты попросила, – северянка добавила в лохань холодную воду и стала намывать тарелки. – Кто-то злой узнал?

– И это тоже, – подтвердила я, – а еще жених меня ищет.

– Жених?

– Да он жениться не хочет, – отмахнулась я, снова принимаясь за разноцветное плетение, – просто волю отца выполняет.

– Он богат? – Уля третий раз споласкивала одну тарелку.

– Он граф, – ответила я, не видя необходимости скрывать родословную Танреда.

– И блюдет завет отца, значит человек верный и достойный.

Ульфелла убрала посуду на полку, вытерла руки полотенцем и отправила девочек за шелковыми нитками для подвесок, те радостно убежали всей толпой. А она вновь заговорила, продолжая прерванный разговор:

– Мой брат, выполняя волю отца женился на вдове, которая была старше его. Над ним смеялись, подшучивали, что отец женил его на деньгах, но его долг и честь повелели ему любить и оберегать эту женщину. Она стала ему достойной женой, родила сына и дочь, а когда умерла от простуды, брат положил на ее костер своего лучшего коня. Отец был прав, рядом с этой женщиной он стал мужчиной. Может и твой граф…

– Танред и так мужчина, – перебила я разговорившуюся северянку и тут же в сердце сладко екнуло.

Танред. Я впервые назвала его по имени вслух. Назвала так, словно имела на это право. Тут с шумом вернулись девочки. Они принесли шелковые нитки, мы с Ульфеллой продели шелковинки в жемчужинки, закрепили узелками и повесили по розовой капельке на виски каждой маленькой моднице. Еще пару я улыбаясь надела Уле, а пяток самых крупных отдала Амарилле заглянувшей узнать, что у нас за шум.

Старшая взвесила капельки на ладони, и удивленно подняла брови, но ничего не сказала, поблагодарила, похвалила мое плетение и шитье, чистоту в доме и подвески девочек, а потом ушла, сказав, что пришлет письмо, принесенное в лес с медом.

Кусок пергамента принесли к вечеру. К этому времени я уже дошила Киине новую сорочку и сплела длинный красивый пояс. Она примерила обновки, остальные девочки достали свои наряды и, устроили шум и визг, меняясь платками и бусами. Под предлогом чтения письма я отправилась в конюшню. Тут было тепло, почти тихо и вкусно пахло сеном, конским потом и дегтем от смазанных копыт.

Масляная лампа горела в середине прохода между денниками, я встала в круг света и распечатала письмо. Сэр Джерис писал о приезде графа, о его ультиматуме и о прочих делах, требующих моего вердикта. Однако я не стала отвечать ему. Спрятав письмо в карман, я нашла свою кобылку, угостила ее кусочком подсоленного сухаря из своих запасов, похлопала теплый храп и заговорила с лошадью:

– Вот и нашел меня граф. Называет невестой, требует возвращения, а потом что? Получит свое имущество и запрет в башне? Или сошлет в мое поместье варенье варить, да прясть? А если решит богатство свое пополнить да пару лет в той же башне подержит с луком в обнимку? Не хочется думать о нем плохо, но пока добра я от него не видела. Вот что мне ему написать? Что боюсь его злости, но не против узнать, как он целуется? Бред.

Кобыла фыркнула мне в лицо, словно посмеялась над моими страхами, я еще погладила теплую морду, и вернулась в дом. Девочки уже улеглись, только Киина беспокойно ворочалась в своем закутке. Я подошла, укрыла ее одеялом, поцеловала в лоб:

– Спи! Мне письмо написать надо.

Ульфелла тоже не спала, сидела под окном с прялкой, руки выполняли привычную работу, а мысли были далеко. Я поправила маленький светильник, достала из переметных сум бумагу и графитную палочку. Долго думала, кусала губы, потом решительно начла письмо, адресуя его первую половину своему телохранителю, а вторую, более вычурную и светскую – графу Танреду.

Танред

Танреду оставалось только ждать. Он бродил по дому, болтал с экономкой, вел за обедом беседы с управляющим и главой охраны, съездил в деревню и узнал о нападении разбойников, а так же помощи, оказанной Констанцией жителям деревни.

Жизнь всех обитателей дома была налажена и удобна, и граф с удивлением понял, что ему тут хорошо. Чистые комнаты, теплая постель, вкусная обильная еда, а еще книги, интересные разговоры. Мир Констанции был уютным и покойным, не мешающим росту. Теперь Танред понимал отца. Рядом с этой девушкой мир становился радостнее.

Когда пришло письмо, сэр Джерис просто отрезал кусок бумаги, начинающийся словами:

– Его сиятельству графу Танреду…

В нескольких строчках Констанция признавала то, что она и была той самой «Тиной», которой Патрик Этуш завещал все содержимое замка. А потом высказывала свои сомнения относительно своего будущего.

– Ваше сиятельство может пообещать мне все что угодно, надеясь получить назад содержимое замка и невесту, плачущую жемчугом. У меня не было возможности узнать вас настолько близко, чтобы безоговорочно доверять вашим словам.

Читая, Танред хмурил брови, но не мог не признать, что ее логика безупречна. Он сколько угодно мог доказывать ей свою надежность словами, но как доказать ее делами? Ответное письмо он писал чрезвычайно тщательно, выводя буквы обдумывая каждое слово. К конверту прилагалась зеленая ленточка, одна из тех, что досталась ему на балу у градоправителя.