Я люблю.Бегущая в зеркалах - Мила Бояджиева

— Где же наши мальчики? — наконец спросила она Марту. Девушка удивленного вытаращила на нее глаза. Но Ванда не уловила многозначительности. — Пора устраиваться на ночь. Я думаю, комната Юргена должна быть поближе к твоей, — подмигнула она приятельнице. Марта насмешливо посмотрела ей в глаза и поправила:

— Поближе к Алексу, а лучше, прямо вместе с ним.

Ванда не хотела понимать услышанное, и Марте пришлось подробно растолковать ей то, что уже давно знали чуть ли не все: представительницы женского пола Алекса интересовали мало. Сюда же он и задумал отправиться только для того, чтобы охмурить бледного, девически-хрупкого Юргена, с кем и пропадает неизвестно где уже два часа.

Ванда не заметила, как оказалась возле своего убежища — сеновала. Она не могла сдержать слез обиды и намеревалась наплакаться вволю — за все — за несбывшиеся надежды, за обманщика Вольфа и зануду Вернера, за гаденыша Алекса и нарядных куколок в дорогих машинах, за свои трудные, невезучие двадцать пять лет. Лестница уже была приставлена, и Ванда, сотрясаемая рыданиями вмиг оказалась на чердаке. Рухнув в мягкое, пахучее сено, она предалась своему горю, прекратив упиваться страданиями только тогда, когда колючие стебли под коленями и локтями слишком бесцеремонно напомнили о себе. Ванда села и тут же услышала робкий голос:

— Прости меня, я не хотел подсматривать. Я оказался здесь случайно, просто хотелось быть одному. Здесь так хорошо. С этой стороны видно озеро и Альпы, это почти так же как с чердака моего дома. Хотя и совсем с другой стороны. И пахнет точно так же, как и пятнадцать лет назад… Мне почему-то именно сегодня стало страшно за свои двадцать шесть, полжизни куда-то вылетело — а куда, зачем? И что дальше? — Йохим прервал свою неожиданную речь и пояснил: — Темно, я не вижу тебя и поэтому болтаю всякий вздор…

Ванда тоже не видела его, не видела этого невыразительного лица, навевающего скуку, этой понурой фигуры закомплексованного парня. Она слышала только его голос. Ее руки начали расстегивать верхние пуговицы халатика, под которым не было ничего. Сено зашуршало, что-то грохнуло и Йохим почувствовал рядом с собой горячее дыхание, к его плечу прижалось нечто теплое и мягкое. В считанные секунды с его головой, душой и телом произошло то, для чего, как ему казалось, необходимы долгие дни привыкания, вдохновения, влюбленности. Время не понадобилось, так как не понадобилось и длительного преображения Йохима. В кольце Вандиных рук, прильнув губами к девичьим губам, задыхался от бешено волнения совсем другой человек. Для этого отчаянно срывавшего с себя одежду свободной рукой страстного Казановы ничего не имело значения: ни случайность этой сцены, ни отсутствие какой бы то ни было симпатии к своей партнерше, ни даже близость людей, могущих всякую минуту оказаться здесь. Объявись кто-нибудь рядом с взведенным курком, Йохим не оторвался бы от Ванды, ни отказался от этих обрушившихся внезапной всесокрушающей лавиной ощущений. Только одно, только одно-единственное событие, одно-единственное чувство и есть в этом мире. И оно правит всем…

Переполненный своим открытием Йохим лежал на влажном плече Ванды. Где-то стрекотал сверчок, на шесте под потолком возились, трепеща крыльями и воркуя голуби, в воздухе сиропом разливался сладкий абрикосовый аромат.

В квадрате открытой двери чернело огромное, усеянное звездами небо. Йохим боялся пошевелиться, чтобы не спугнуть наваждения. В его душе только что открылся новый неведомый ранее мир, в огромных владениях которого предстояло обжиться, освоиться. Ванда приподнялась, куда-то потянулась и на грудь Йохима лег тяжелый абрикос. Они стали молча жевать сочные сладкие плоды, стреляя в дверь ребристыми косточками.

— Здесь несколько корзин, — сказала, поперхнувшись соком, Ванда, нам хватит на месяц.

Но ей не хотелось здесь быть больше и часа. Это странное сближение, в порыве горькой обиды, неопытность и неуклюжесть ее случайного партнера, лишь усугубляли ощущение невезучести и неудачи.

Когда на следующий день, помятая и сильно сникшая компания рассаживалась в автомобиль, Ванда сказала, что хочет сесть сзади, чтобы поболтать в дороге с Мартой, а Юргену лучше поехать с Алексом. Но Юрген тоже нашел какой-то предлог для отказа и рядом с помрачневшим водителем пришлось ехать Йохиму. Ему-то было все равно. Более чем сама Ванда виновница его преображения, Йохима волновали те драгоценные впечатления, которые он просто берег в себе не в силах сразу понять и проанализировать. Он чувствовал, что никогда уже не станет прежним, но не мог понять каков он есть теперь. Как ребенок, вертящийся и так и этак в полученной обнове и подмечающий оказанное впечатление, Йохим жаждал испытать себя= нового, преображенного.

Когда Алекс притормозил у придорожного ресторана, чтобы купить чего-нибудь освежительного, сбегать за провизией и питьем вызвался Йохим. И он действительно управился за пару минут, притащив сандвичи и упаковку пива и две бутылки пепси. Он ничего не уронил а, напротив, подхватил на лету коробку, выскользнувшую из рук подоспевшего на помощь Юргена. А то что Йохим успел пережить в этих коротких впечатлениях было вообще непередаваемо. Его эйформическую приподнятость можно было определить словами — «свобода» и «легкость», что раньше ему давалось с трудом, со скрипом и хрустом придавливаемых комплексов, шло само собой, без заминки и раздумий — движения, слова, поступки — просто сама жизнь летела, будто спущенная с тормозов.

Все теперь пойдет совсем по-другому — чувствовал Йохим, начиная последний университетский год. С этим ощущением скрытого торжества, с внутренним сиянием, казалось, преображавшим все вокруг, застыл он на его пороге, оценивая произведенный эффект. Так новый актер, впервые выйдя на сцену в старом спектакле и рассчитывающий уже с порога сорвать аплодисменты, с удивлением обнаруживает привычно дремлющий зал.

Никто не заметил перемены Йохима и, самое главное, ее не заметила даже Ванда. Тогда, на чердаке в теплую полночь он с лета предложил ей замужество — иного и не могло быть. Ванда как-то отшутилась, обещая подумать. Но теперь, в привычной суматохе учебно-рабочих обязанностей, она не только не искала встречи, а, казалось избегала его.

А к Рождеству, в конец измучившийся Йохим, вдруг получил приглашение от Ванды провести каникулы вместе. Конечно же он не мог и представить себе, что этому счастью был обязан пустяшной случайности, мимолетной обмолвке. Тяжелым ноябрьским вечером, вернувшись домой после двух операций по заваленному небывалым снегопадом шоссе, Вернер сказал ожидавшей его Ванде:

— Этот парень знает откуда что растет. — И еще добавил, что ни разу не встречал ничего подобного и что надеется заполучить странного студента Йохима Динстлера на следующий год в свою клинику. Ванде не надо было повторять дважды на какую лошадку делать ставку, тем более что особого выбора у нее не было. Роман с Вернером зашел в тупик и хотя и имел несомненную практическую пользу для устройства будущей карьеры, но для личной жизни ничего не сулил.

Рождественские праздники, таким образом, Йохим провел вместе с Вандой у свой бабули, заняв огромную кровать в пустующей спальне: после смерти деда Корнелия вообще старалась не подниматься на второй этаж, где все напоминало о ее прошедшей семейной жизни.