Сказки американских писателей - Вашингтон Ирвинг

тобой — больной странник, у которого нет ни друга, ни крова; что же, по-твоему, вытолкать его вон, чтобы он умер на улице?

Жена собиралась привести новые возражения, ибо хотя она и обитала в лачуге, тем не менее горячо пеклась о доброй славе своего дома, но маленький водонос на этот раз упрямо стоял на своем и наотрез отказался подставить шею под супружеское ярмо.

Он помог хворому мусульманину слезть с осла, постелил ему на полу в наиболее прохладной части дома рогожу и овчинную шкуру, и это было все, что по своей бедности он мог предложить ему вместо ложа.

Немного погодя мавра схватили сильные судороги, и все медицинское искусство бесхитростного водоноса оказалось напрасным.

Взгляд больного выражал его признательность и благодарность. В промежутке между двумя приступами он подозвал Перехиля и едва слышным голосом произнес:

— Я боюсь, что мой конец близок. Если я умру, пусть в благодарность за твое участие тебе останется эта шкатулка.

Произнеся эти слова, он распахнул свой бурнус и показал небольшой обвязанный ремнем ларец.

— Бог милостив, приятель, — возразил сердобольный гальего, — вы ещё проживете долгие годы и воспользуетесь своими сокровищами.

Мавр покачал головой; он положил руку на ларчик и хотел ещё что-то добавить, но судороги возобновились с ещё большей силой, и вскоре он испустил дух.

Тут на водоноса насела его совершенно осатаневшая половина.

— Это все, — сказала она, — из-за твоей дурацкой доброты, постоянно заставляющей тебя ввязываться в беду. Знаешь ли ты, что сделают с нами, когда в нашем доме найдут этот труп? Нас посадят в тюрьму как убийц, и если нам удастся каким-нибудь образом спасти свою жизнь, мы будем обобраны дочиста нотариусами и альгвазилами[33]. Бедняга Перехиль пребывал в безмерном отчаянии. Он почти жалел о своем добром деле. Вдруг его осенила счастливая мысль.

— Еще не рассвело, — сказал он, — я могу отвезти покойника за город и закопать его в песке где-нибудь на берегу Хениля. Никто не видел, как он к нам вошел, и никто не узнает о его смерти.

Сказано — сделано. Вместе с женой они завернули несчастного мавра в ту же рогожу, на которой он умер, взвалили его на осла, и Перехиль пустился к реке.

К несчастью, как раз против водоноса жил некий цирюльник по имени Педрильо Педруго, один из самых любопытных, болтливых и злостных сплетников, существовавших в среде этого достославного цеха. Это был человек с лицом хорька, паучьими ножками, льстивый и вкрадчивый; знаменитый Севильский цирюльник[34] — и тот не смог бы угнаться за ним по части знания чужих дел; он обладал такою же способностью хранить в себе тайну, как, скажем, решето задерживать воду. Рассказывали, что он спит, заставляя бодрствовать один глаз и одно ухо, дабы даже во сне видеть и слышать все, что происходит вокруг. Так или иначе, но для гранадских пустомель он был своего рода «скандальной хроникой» и по этой причине имел гораздо больше клиентов, чем все его многочисленные собратья по ремеслу.

Сей любопытный брадобрей слышал, как Перехиль в неурочный час возвратился домой, а также восклицания его жены и детей. Его голова тотчас же прильнула к маленькому оконцу, служившему ему наблюдательным пунктом: он увидел, как сосед ввел к себе какого-то человека в мавританской одежде. Событие это было настолько необычным, что Педрильо Педруго в продолжение всей ночи не смог сомкнуть глаз. Каждые пять минут он подкрадывался к своей бойнице, посматривая на свет, пробивавшийся из щелей соседской двери, и перед рассветом приметил, как Перехиль вышел из дому и погнал перед собою осла с какой-то странной поклажей.

Любопытный цирюльник лишился покоя; он поспешно оделся, бесшумно последовал на некотором расстоянии за водоносом и видел, как тот вырыл яму на песчаном берегу Хениля и зарыл в ней нечто чрезвычайно похожее на мертвое тело.

Цирюльник поторопился домой, до самого рассвета метался по своей лавке и учинил в ней ужасающий беспорядок. Затем, захватив под мышку цирюльничий тазик, отправился к своему ежедневному клиенту — алькальду[35]. Алькальд только что проснулся. Педрильо Педруго усадил его в кресло, повязал вокруг шеи салфетку, приставил к шее тазик и принялся пальцами умягчать его подбородок.

— Поразительное дело, — сказал Педруго, исполнявший сразу две роли — брадобрея и городского вестовщика, — поразительное дело! Грабеж, убийство и похороны — и всё в одну ночь!

— Что? Как? Что вы сказали? — вскричал алькальд.

— Я говорю, — ответил цирюльник, намыливая куском мыла лицо сановника, ибо испанский цирюльник презирает кисточку, — я говорю, что гальего Перехиль ограбил, убил и похоронил мавра — и все это в одну, можно сказать, благословенную ночь. Maldita sea la noche! — Да будет проклята для него эта ночь!

— Но откуда вы это знаете? — спросил алькальд.

— Минуточку терпения, сеньор, и вы услышите всё, — ответил Педрильо, беря его пальцами за нос и проводя бритвою по щеке. Он рассказал ему обо всем, что ему случилось увидеть, делая сразу два дела, то есть брея бороду, смывая мыло с подбородка, вытирая его насухо грязной салфеткой и в то же время грабя, убивая и погребая мавра.

Этот алькальд, как нарочно, был одним из самых безжалостных, алчных и бессердечных взяточников Гранады.

Он чрезвычайно высоко ценил правосудие и продавал его поэтому на вес золота. Он предположил, что здесь и в самом деле имели место убийство и ограбление; несомненно также, что добыча была богатой; но каким образом предать её в руки закона? Если схватить преступника, это значит отдать его на виселицу; если схватить добычу, это значит обогатить судью, а в этом, по его глубокому убеждению, и состояла конечная цель правосудия. Рассуждая подобным образом, он призвал своего верного альгвазила — сухопарого, голодного на вид плута, одетого, согласно обычаю людей его звания, в старинное испанское платье: черную пуховую шляпу с загнутыми полями, старомодные брыжжи, короткий, накинутый на плечи плащ из черной материи и рыжий, некогда черный, костюм, болтавшийся на его тощем жилистом теле; к этому следует добавить, что в руках он держал белый жезл, грозный знак его власти. Такова была ищейка староиспанской выучки, которую алькальд пустил по следу несчастного водоноса, и таковы были её проворство и нюх, что, не успев возвратиться домой, бедняга Перехиль был схвачен и доставлен вместе с ослом пред грозные очи вершителя правосудия.

Алькальд смерил его уничтожающим взглядом.

— Послушай, негодяй, — прорычал он таким голосом, что у маленького гальего задрожали поджилки, — послушай, мошенник, не отпирайся, мне известно решительно все. Виселица — вот достойная награда за учиненное тобою злодейство, но я милостив и готов выслушать твои