Инкогнито грешницы, или Небесное правосудие - Марина Крамер

– Ты права, наверное.

– Тогда не вижу проблемы, – невозмутимо сказала та. – У тебя уйма времени, чтобы исправить все. Займись ребенком, перестань его в больницу спихивать. Ему же внимания не хватает – это ведь элементарно. Ну, что я такого спросила-то? Про то, какие книжки любит? Тебе разве неинтересно это?

Ветка выпустила дым колечками и промолчала. Она любила сына, но порой совершенно не знала, что с ним делать. Ей часто приходила на ум фраза, брошенная Мариной как-то давно – «Я родилась без материнского инстинкта». Правда, оказалось, с этим самым инстинктом у Коваль-то как раз все в порядке, и появление в ее жизни маленького Егора-Грегори только подтвердило это. А вот у нее, Ветки, даже Алеша не смог пробудить чувство материнства. Она чувствовала ответственность, любила мальчика – но почему-то никак не могла ощутить себя его матерью. Да, она страшно боялась его потерять, а потому угрозы Беса отнять сына внушали ей ужас и толкали на разные глупости. Но матерью Ветка себя все равно не ощущала. И Коваль, чувствовавшая себя в этой роли органично, вызывала у Виолы раздражение и досаду на себя.

Марина тоже это почувствовала. Она ни в коей мере не хотела обидеть Ветку или намекнуть на какие-то просчеты в отношении к ребенку, а потому сейчас испытала неловкость.

– Вет… я, наверное, что-то не то сказала, ты уж извини – выпили и все такое.

– Выпили? – хмыкнула ведьма, резким движением опуская сигару в пепельницу. – Да ты пьяная соображаешь лучше, чем трезвая! И говоришь правду только в таком состоянии – трезвую тебя никогда не просчитаешь! Только алкоголь делает тебя человеком – таким, как должна быть! И ты сейчас мне говоришь – «выпили… набрехала лишнего»?! Да ты этот разговор явно продумала сто раз – пока сюда летела!

Коваль в изумлении смотрела на разъярившуюся вдруг Виолу – та сыпала обвинениями, как горохом, и это было странно. Вообще в этот раз все шло как-то иначе, чем всегда, и Марина уже начала жалеть о том, что вообще приехала сюда.

Решение пришло мгновенно – как, впрочем, все ее решения. Коваль встала и вышла из кухни, решительно натянула шубу и сапоги, взяла сумку и толкнула входную дверь. Она надеялась, Ветка не кинется за ней следом, не станет уговаривать остаться – потому что оставаться в этом доме она не хотела. Но ведьма, очевидно, не поняла ее маневров – или не захотела понять.

Марина пересекла двор, откинула тяжелый засов на калитке и вышла на улицу. «Немудрено, что на вас охотятся и даже не вхолостую, – подумала про себя. – С такой охраной вообще что угодно можно придумать – никто даже на стук калитки не вышел. Я бы такого не потерпела».

Оказавшись на освещенной фонарями дороге, Марина стала припоминать, в какой стороне находится железнодорожная станция – в прошлый свой приезд сюда она слышала о том, что здесь теперь останавливается электричка. Часы показывали половину одиннадцатого, следовало поторопиться, чтобы успеть.

К счастью, больная нога не напоминала о себе, не мешала идти быстро, и это оказалось весьма кстати. До станции Марина добралась минут через тридцать, подошла к окошку кассы и постучала. Показалась кудрявая женская голова и хриплым голосом спросила:

– Вам чего?

– Билет мне до города.

– А-а, – зевнув, протянула кассирша. – Ждать придется, через двадцать минут электричка будет.

– Подожду.

Получив билет, Марина отошла от кассы и облокотилась на перила, ограждавшие небольшое возвышение, на котором она располагалась. Мороз к вечеру стал крепче, и ноги в сапогах на тонкой подошве практически сразу замерзли. Сапоги годились для английской зимы – и совершенно не подходили для Урала. Марина чувствовала, что сейчас расплачется – пальцы онемели и не гнулись. Но, к счастью, показалась электричка, и Коваль с облегчением направилась на перрон.

В выбранном ею вагоне оказалось пусто, Марина уселась к окну и расстегнула сапоги. Со слезами на глазах она массировала замерзшие пальцы, стараясь хоть немного согреть их.

– Позвольте, я помогу, – вдруг раздалось над ее головой, и Коваль резко разогнулась.

Возле ее сиденья стоял высокий мужчина в серой дубленке и темных джинсах. Он был без шапки, и на его темных, чуть тронутых сединой волосах поблескивали снежинки – видимо, не успел стряхнуть, войдя в вагон.

– Спасибо, обойдусь, – холодно отсекла Марина, но он не отставал.

– Я прошу простить мою назойливость, но я в некотором роде специалист…

– Ходите по вагонам и предлагаете помощь? – поинтересовалась Коваль.

Она абсолютно не боялась этого незнакомца – ощущения опасности, которое возникало у нее всякий раз, если что-то шло не так, сейчас не было. Кроме того, в кармане шубы лежал миниатюрный электрошокер, которым, в случае чего, она сумела бы воспользоваться, так как владела этим искусством на хорошем уровне. Но мужчина не производил впечатления маньяка-насильника, охотящегося за одинокими женщинами в электричках.

– Нет, я врач-реабилитолог, – серьезно ответил он. – Ну, а в свободное время хожу в горы, так что о переохлаждении знаю все. Точно так же, как и о помощи при нем.

Отрекомендовавшись подобным образом, он присел на корточки, взял Маринину ступню в руки и принялся осматривать. Онемевшая от такого напора Коваль молчала, вцепившись руками в скамью сиденья.

– Знаете, здесь ничего страшного, – констатировал он. – Мы сейчас вот что сделаем… – с этими словами незнакомец вынул из карманов огромные варежки и натянул Марине на ноги. – Вы вот так пока посидите, а я сапоги ваши на печку поставлю, чтобы нагрелись. До дома сможете добраться почти с комфортом, а там уж носки, теплый чай, малиновое варенье.

Он поднял голову и улыбнулся. Марина растерялась – впервые, наверное, не знала, что сказать и сделать. Улыбка у незнакомца оказалась широкая, обезоруживающая и какая-то детская. Так умел улыбаться Грегори, когда его переполняли чувства, а выразить их словами он не мог.

– Как вас зовут? – выдавила она.

– Георгием. Но все зовут меня Жора, – ответил незнакомец, и Коваль вздрогнула. – Что с вами? Вы побледнели – больно?

– Н-нет… все… все в порядке, правда, – пробормотала она, прикрыв рукой лицо. – Просто… извините, сейчас пройдет.

Георгий сел рядом с ней, взял за руку, и теплые пальцы привычным жестом легли на запястье:

– О, как сердечко-то забилось. Что-то вспомнили?

Ничем – ни голосом, ни внешностью, ни манерой говорить этот человек не напомнил ей мужа, но имя… Это имя, с которым она засыпала и просыпалась много лет, имя, которое дала его сыну, имя, дороже которого много лет не было ничего. Марина не могла объяснить причину своего состояния новому знакомому – зачем, все равно не поймет, да и надо ли. Но он ждал какого-то ответа, смотрел сочувственно и слегка встревоженно, и промолчать она не могла.

– Я… я просто не очень хорошо чувствую себя… – выдавила Коваль.

– Я это уже вижу. Простите?.. – он вопросительно смотрела на Марину, и та поняла, что не назвала своего имени. Вот тут произошла легкая заминка – Коваль растерялась и не могла сообразить, какое из существующих имен стоит назвать.