Последние стражи Аарона - Мира Драгович

Изет, но Мириам не могла отвести взгляда от северного лорда. Он оставил ее. Вот так просто на поруки трактирщице. И он был уверен, что город они покинут вместе, не позднее заката.

— Вы думаете, что можете все решить? — закричала она.

Морган в изумлении заставил коня остановиться и посмотрел на нее, слово на глупого ребенка.

— Да, могу, — равнодушно ответил он. Мириам его ледяное благородное спокойствие все больше выводило из себя. Она не умела говорить с теми, кого предпочитала грабить.

— Я никуда не отправлюсь с вами! — яростно заявила она, делая несколько шагов ему навстречу. — Почему вы так уверены в обратном?

— Твой друг уверен. Он уверен, что ты разумное дитя, и выберешь жизнь. Но я не стал бы утверждать.

— Я хочу, чтобы он сказал мне об этом! Я не обязана верить вам!

— Я могу утверждать, что тебе была предначертана иная судьба. Твой труп уже должен был висеть на городской стене. Не заставляй меня жалеть о том, что этого не случилось.

Изет вдруг стиснула неперевязанную руку Мириам, нагнав ее, и силой потянула за собой. Она провела ее по пустому двору, по такой же пустой таверне и завела в безлюдную комнату.

— Милочка, лорд Бранд хороший человек, — заявила трактирщица, обжигая ее презрительным взглядом. — А ты просто глупая и неблагодарная уличная оборванка!

— Ты так говоришь, потому что он платит тебе золотом за постой? — Мириам понимала, что должна умерить свой нрав. Ее тело жаждало покоя и исцеления, но разум не переставал бороться за выживание любой ценой. Слова сыпались из нее, слово стрелы с небес на поле боя.

Изет собиралась было ударить ее по лицу, но вовремя остановила себя.

— Ты очень устала, милочка, — проговорила она. — Я подготовлю ванну и помогу смыть всю грязь и кровь. Может быть, ты даже сможешь уснуть, ожидая лорда. Постели в моей таверне такие мягкие, лучше, чем гниющая солома в башне.

Уходя, Изет заперла за собой двери, но Мириам уже было все равно. Она словно привыкла быть взаперти. Только оказавшись в одиночестве, она оглядела комнату и тут же пожалела, что ей не остаться в этом месте ночью. Так уютно ей было только в доме Реми, лучшего она никогда не знала. Кровать, сундук в углу, массивный стол и свечи. Ей не хотелось выходить за порог. Она мечтала прикоснуться к простыням, но не посмела. Вместо этого она, словно уличный пес, устроилась на пороге, где, возвратившись, и застала ее вдова.

Тогда Мириам сражалась со сном на ходу. Ее терзали ноющие раны, и все, чего она хотела — это поскорее забыться. Изет поддерживала ее под руку, и вела за собой по коридорам. Таверна пустовала. На кухне они застали за стряпней двух девушек, высоких и черноволосых, как и сама хозяйка. Увидев гостью, те замолчали и быстро отвели взгляды.

У кадки с водой, укутанной мягким паром, Мириам немного пришла в себя, ей даже хватило сил смутиться, когда Изет стянула с нее грязные лохмотья и повязки.

— Я сожгу их на заднем дворе, — предупредила она. — Думаю, что ты достаточно рослая. В дорогу отправишься в одежде моего сына.

— У тебя есть сын? — удивилась Мириам, погружаясь в воду по самые плечи. Она не помнила детей трактирщицы. А мальчишку, будь он хоть чуть так красив, как мать, запомнила бы наверняка.

— Был, — ответила Изет. — Он сражался с северянами и вряд ли когда-нибудь вернется домой.

Мириам, пораженная ее словами, не смогла промолчать. Страх говорил внутри нее, пускай она боялась скорее по привычке.

— Ты впустила одного из них под крышу, где он жил, поишь и кормишь его, знаешь, когда он оправляется ко сну…

— К чему ты говоришь мне об этом, милочка? — трактирщица растирала ее руки, избавляя от грязи, пота и крови ее светлую кожу, то и дело выливала на нее кувшин теплой воды. Та быстро окрашивалась в красный.

— Тебе ни разу не хотелось его убить?

— Не он вонзал меч в сердце моего сына. Если каждый из нас будет преисполнен мести, то войне не будет конца. Он потомок дома Бранд. Если бы ты была менее невежественна, то это сказало бы тебе о многом. Меньше всего он желает войны. Как и я. Как и ты.

Изет вдруг дотронулась до волос Мириам. Она погладила ее по голове нежно, как мать утешает ребенка. Девчонка отстранилась, когда к ее горлу снова подступили слезы. Чужая жалость сделала ее слабой и маленькой. Она совсем не знала ласки, и случайное прикосновение едва знакомой женщины уничтожило всю ее спесь. Больше они не перекинулись ни словом.

Хозяйка таверны отдала Мириам старую льняную одежду сына и стоптанные башмаки, собрала ее волосы в тугую косу и усадила за стол, и оставила ее одну. Мириам набросилась на еду, ела так жадно, как только ей позволяла раненая ладонь.

Пресная каша, остатки сыра и молоко вернули ей силы. Там, сидя в таверне, она вдруг поняла, что жива, и в то же время мертва. Прежняя жизнь для нее оборвалась на мосту, где она ожидала казни. Ей нестерпимо хотелось сбежать и найти Реми. Они бы исчезли из города вместе, и никто никогда не нашел бы их. Но Морган вернулся слишком быстро, раньше, чем Мириам успела расправиться с голодом, и придумать как ей выжить одной в городе, где каждый желал ее смерти.

Заслышав издали незнакомые стремительные шаги, она схватила тупой нож для сыра, но даже не успела выскочить из-за стола — Морган ворвался в комнату как вихрь, увидел перед собой девчонку, готовую наброситься на любого чужака, и засмеялся.

— Воистину гневное создание! — проговорил он. — Ты верно вздумала защекотать им кого-то до смерти! Уж не меня ли?

Мириам думала рассердиться, но заметила, что смеется северянин на удивление замечательно, что никак не вязалось с его холодной внешностью. Он присел за стол напротив нее и, не спрашивая дозволения, притянул к себе ее израненную руку, чтобы как следует рассмотреть. Глядя на то, как он склонился над раной, Мириам подумала, что может огреть беспечного лорда по голове крынкой с остатками молока, а затем улизнуть, но что-то ее остановило. А тот и не думал опасаться, лишь неодобрительно цокнул языком и полез в сумку, висевшую на поясе. Маленький темный бутылек мелькнул в его руках.

— Что ты знаешь о Дагмере, Мириам? — он в первый раз назвал ее по имени. От его пристального взгляда ей снова стало не по себе — его глаза были темными и колючими —