Подмастерье Элвин - Орсон Скотт Кард

Вскоре появилась хозяйка дома, за которой тенью следовала служанка-немка, боязливо выглядывающая из-за богатого дневного наряда своей госпожи. Заглянув в сердце женщины, Пегги поняла, что платье это было вполне обычным нарядом и по городским меркам не отличалось особой роскошью, но Пегги показалось, что перед ней предстала сама королева.

А еще в ее сердце Пегги увидела именно то, на что так надеялась. Дама вовсе не разозлилась, что в ее дом пожаловала какая-то бедная девушка, ей было просто любопытно. Конечно, дама сразу окинула ее оценивающим взглядом — Пегги ни разу не приходилось встречать человека (уж кто-кто, а она сама этим зачастую грешила), который при первом взгляде на незнакомца не пытался бы вынести то или иное суждение. Однако суждение этой женщины несло в себе доброту. Взглянув на незатейливый наряд Пегги, она увидела перед собой сельскую девушку, а не попрошайку; переведя глаза на напряженное, безразличное лицо Пегги, дама разглядела за ним ребенка, который познал в жизни немало боли, а не девочку-дурнушку. И, почувствовав живущую в Пегги боль, женщина всем сердцем захотела помочь девушке, попробовать исцелить ее. Все-таки Пегги была права, что пришла сюда. В сердце этой леди жила доброта.

— К сожалению, мы вроде бы незнакомы, — произнесла дама. Голос ее был мягок, добр и прекрасен.

— Да, миссис Модести, — кивнула Пегги. — Меня зовут Пегги. Но вы знавали моего отца — много лет тому назад.

— Возможно, но как же его зовут?

— Гораций, — произнесла Пегги. — Гораций Гестер из Хатрака.

В душе женщины это имя породило настоящую бурю чувств — то были радостные воспоминания, однако отчасти их омрачал страх, ибо кто ведает, что замыслила эта незнакомка? Но страх быстро исчез — муж женщины несколько лет назад умер, и ничто не могло причинить ему боль. Ни одно из этих переживаний не отразилось на лице дамы, оно по-прежнему хранило участливое, дружелюбное выражение. Модести повернулась к служанке и что-то быстро произнесла по-немецки. Служанка сделала реверанс и удалилась.

— Тебя послал твой отец? — спросила дама. Но на самом деле за этим вопросом скрывался несколько иной смысл: «Поведал ли тебе твой отец, что я значила для него, а он — для меня?»

— Нет, — покачала головой Пегги. — Я пришла сюда по собственной воле. Он бы умер на месте, узнай, что мне известно ваше имя. Видите ли, миссис Модести, я светлячок. И он ничего не может утаить от меня. Как любой другой человек.

Пегги немало удивило, как Модести восприняла это сообщение. Другие люди вспомнили бы о своих самых сокровенных тайнах, про себя надеясь, что она ничего не узнает. Но стоящая перед ней дама подумала о том, какую ужасную ношу приходится нести Пегги.

— И давно ты светлячок? — мягко поинтересовалась она. — Надеюсь, не с малых лет. Господь милосерден и не позволит маленькому ребенку нести подобные знания.

— Боюсь, Господь не слишком-то заботился о моих чувствах, — пожала плечами Пегги.

Леди протянула руку и коснулась щеки Пегги. Пегги знала, что леди заметила дорожную пыль, осевшую на лице и одежде девушки после долгой дороги из Хатрака. Но в основном мысли леди занимала вовсе не чистота и не запачканное платье. «Светлячок, — думала она. — Так вот почему у этой юной девушки столь холодное, отстраненное лицо. Тайны, которые приходится ей хранить, ожесточили ее».

— Почему ж ты пришла ко мне? — спросила Модести. — Вряд ли ты хочешь причинить боль мне или своему отцу за то, что было между нами когда-то.

— О нет, мэм, — быстро ответила Пегги. Раньше она не обращала внимания на свой голос, но по сравнению с этой леди она каркала, как ворона. — Будучи светлячком, я смогла увидеть ваш секрет, но вместе с тем я поняла, что в нем, кроме греха, скрывается немало добра. Что же касается греха, то папа до сих пор помнит о своем прегрешении, расплачиваясь вдвойне, втройне за каждый год жизни.

На глаза Модести навернулись слезы.

— А я-то надеялась… — прошептала она. — Я надеялась, что время сгладит стыд того поступка и сейчас он вспоминает о нашей встрече с радостью. Словно об одном из старинных английских гобеленов, чьи краски поблекли, но рисунок несет в себе отражение истинной красоты.

Пегги могла бы сказать, что он испытывает нечто большее, чем радость, при воспоминании о ней, что он испытывает к ней столь же сильные чувства, словно их встреча случилась вчера. Но эта тайна принадлежала отцу, и Пегги не могла говорить о ней.

Модести промокнула глаза платочком, смахивая дрожащие на ресницах слезы.

— За все эти годы я ни разу не обмолвилась о нас ни единой живой душе. Я изливала сердце только Господу, и он простил меня; однако, когда я говорю об этом с человеком, чье лицо вижу наяву, а не в грезах, былые чувства воскресают вновь. Скажи же мне, дитя, если ты не карающий ангел, так, может, ты принесла прощение?

Миссис Модести выражалась настолько прекрасно, что Пегги невольно припомнила язык книг, которые когда-то читала, и попыталась прибегнуть к его помощи.

— Я прибыла как проситель, — сказала она. — Я пришла к вам за помощью. Мне нужно изменить свою жизнь, и я подумала, что вы, та, которая некогда любила моего отца, — может, вы проявите доброту к его дочери.

— Если ты действительно светлячок, как уверяешь, то должна знать мой ответ, — улыбнулась дама. — Какой помощи ты ищешь? Мой муж после смерти оставил мне достаточно денег, но почему-то мне кажется, что ты в них нисколько не нуждаешься.

— Да, мэм, — подтвердила Пегги. Но что на самом деле ей нужно? Как объяснить, зачем она пришла сюда? — Мне не нравилась жизнь, которая ожидала меня в Хатраке. И я…

— И ты сбежала?

— Нечто вроде, но не совсем.

— Ты хочешь стать другой, не такой, как была, — сказала дама.

— Да, миссис Модести.

— Так кем же ты хочешь стать?

Пегги никогда не задумывалась над словами, которые могли бы описать ее мечты, но сейчас, после того как Пегги встретилась с миссис Модести, у нее не возникло трудностей в выражении своих желаний.

— Я хочу стать вами, мэм.

Леди улыбнулась и коснулась своего лица, провела пальцами по волосам.

— О, дитя мое, в жизни есть куда более высшие цели, нежели эта. Самое лучше, что имеется во мне, подарил твой отец. Его любовь научила меня, что, наверное… да нет, какое там «наверное», что я достойна любви. С тех пор я научилась многому, узнала, что такое женщина и как ею быть. Видимо, это и есть симметрия любви, ведь сейчас я верну его дочери частичку мудрости, которой он когда-то поделился со мной. — Она нежно рассмеялась. — Даже и не думала никогда, что у меня будет ученица.

— Скорее последовательница, миссис Модести.

— Нет, не ученица, не последовательница. Надеюсь, ты погостишь у меня? Позволишь ли ты мне стать твоей подругой?