Приемыш черной Туанетты - Сесилия Джемисон

Миссис Эйнсворт ничего не ответила, но и она впервые пожалела, что они поторопились взять мальчика, что не учли всей серьезности, ответственности – взять его на воспитание.

На следующий день, рано утром, мадам Эйнсворт услышала робкий стук в свою дверь. Увидав Филиппа, она была поражена его бледностью, но вид мальчика был весьма решителен. Впервые нарушил он ее уединение, и старая дама почувствовала, что его привело к ней что-то очень важное.

Голубые глаза мальчика глядели робко и умоляюще, хотя губы были крепко сжаты, плечи приподняты, и вся его фигурка была полна отваги.

– Позвольте мне войти? Мне нужно что-то передать вам, – проговорил Филипп глухим, еле слышным голосом.

– Входи, – холодно ответила мадам Эйнсворт. – Я очень занята нынче, но выслушаю тебя. – Она с достоинством уселась за письменный стол и с деловым видом принялась распечатывать письма.

– Мне нужно сказать вам о вчерашнем, – покраснев, дрожащим голосом произнес мальчик. – Было бы дурно не признаться вам. Я все рассказал только вчера вечером мистеру дворецкому. Я не хочу, чтобы вы бранили его, его не за что бранить, ведь он ничего не знал. Я спрятался за дверью, когда он вышел из комнаты, он даже не помогал мне ни в чем, ничего и не видел. Вы не будете сердиться на него? Не будете? – И Филипп с мольбой вперил взор в строгое лицо мадам Эйнсворт.

– Стало быть, Бассет не в заговоре с тобой? – спросила мадам Эйнсворт с легкой насмешкой.

– Он не знал ничего… Потом только он сказал, что поможет мне. Но я не о себе беспокоюсь. Вы можете наказать меня как следует. Но бедный мистер дворецкий, я люблю его и не хочу, чтобы он был наказан…

– О, я это вижу, вы большие друзья, – сурово бросила старая леди. – Ну, хорошо, продолжай свои интересные объяснения. В конце концов я не понимаю, что за глупую штуку ты устроил!

Филипп с минуту колебался, но собрался с духом и решил рассказать правду.

– Видите ли, Люсиль постоянно так злится на меня, что я хотел… Я хотел только пошутить. Я хотел ее попугать. Но я не представлял себе, что она может заболеть. Я бы не сделал этого ни за что на свете. Я подумал: как было бы смешно сделать мышку и пустить ее на пол.

– Так там было что-то! – вскричала, торжествуя, мадам Эйнсворт.

– Да, было. Они что-то видели, но только не «детей».

– Что же это было? – нетерпеливо допытывалась старая леди.

– Вы думаете выбросить «детей» отца Жозефа? – вскричал Филипп.

– Это была мышь, но не живая. Я сделал ее из ваты и хвостик из тесемочки, а вместо глаз – две бисеринки от платья мадемуазель… Я привязал к ней длинную черную нитку и положил мышь в зале на такое место, чтобы Люсиль увидела ее, как только войдет, я заставил игрушечную мышку прыгать, дергая за нитку. А когда я всех напугал, то втащил мышку в комнату мистера дворецкого… Елена замахнулась на мышку зонтиком, но не попала. А тут Люсиль упала в обморок, вошел мистер дворецкий и велел мне поскорей убираться… Как видите, настоящих «детей» там не было. – Филипп вздохнул, облегчив душу рассказом, и в страхе ждал, что будет дальше.

– Вот видите! Вот видите! Какой обман! Какая ложь! – негодующе восклицала мадам Эйнсворт. – А Эдуард еще гордился правдивостью мальчика!

– Это была не ложь, – гордо ответил Филипп. – Я никогда не лгу. Это была шутка. Все произошло оттого, что я зашел в комнату мистера дворецкого и не хотел, чтобы на него сердились. Потому-то я и не рассказал ничего вчера. Я очень жалею, что сделал это, и мне особенно неприятно, что Люсиль захворала… Я пришел просить у вас прощения.

– Простить тебя! Это не приведет ни к чему хорошему! Я буду настаивать, чтобы тебя строго наказали! Ты должен знать, что со мной нельзя шутить! – говорила в гневе мадам Эйнсворт.

– Что же, пусть! – мужественно ответил Филипп. – Накажите меня, только, пожалуйста, не сердитесь на мистера дворецкого.

– Я поступлю с Бассетом по собственному усмотрению. Я прикажу ему немедленно выбросить этих скверных мышат.

– Вы думаете выбросить «детей» отца Жозефа? – вскричал Филипп. – Они такие смирные и добрые зверьки, и так чистоплотны. Я каждый день чищу их клетку.

– Мне слишком много пришлось волноваться с тех пор, как эти животные поселились в моем доме. – И мадам Эйнсворт решительно отвернулась к столу. – Нечего поднимать шум! Можешь идти. Я занята.

Бедный Филипп! Ему и не мерещилось такое ужасное наказание. Он был в полном отчаянии.

– Они такие крошки! Они не знают никого, кроме меня, и боятся чужих; они могут умереть с голоду или затеряться. Что скажет отец Жозеф, когда я явлюсь к нему без «детей»! Я обещал заботиться о них. Я так люблю их! Они такие маленькие и все понимают, они любят меня! Мне не о ком больше заботиться, мы скоро уедем домой, позвольте им побыть здесь до моего отъезда. О, пожалуйста, позвольте! Я буду так благодарен!

Мадам Эйнсворт вскочила с кресла. Что-то в жалобном молящем голосе мальчика тронуло ее сердце. Это была нотка детского горя, которую она слышала давно-давно… и сердце ее смягчилось. Горячие слезы подступили к глазам, и с минуту она не могла справиться с волнением. Наконец она сказала взволнованно:

– Хорошо, хорошо, дитя! Пусть будет так! Не безумствуй из-за пустяков. Пусть они остаются, только не заставляй меня больше говорить о них. Ну, вытри глаза, иди в свою комнату и постарайся быть добрее с Люсиль.

– О, благодарю вас, благодарю вас! – воскликнул Филипп в восторге, и на лице его сквозь слезы засияла улыбка, как радуга после дождя. – И вы не будете сердиться на мистера дворецкого? – спросил он с беспокойством.

– Пусть будет по-твоему. Он заслуживает наказания, но ради тебя я могу простить его.

Никогда еще мадам Эйнсворт не говорила так мягко с мальчиком. Ей хотелось обнять его и прижать к сердцу, но она позволила ему уйти. Гордая леди считала, что для одного дня и без того достаточно уступок, и взяла себя в руки. Провожая глазами мальчика, она думала:

«Как странно: мальчик так растрогал меня!.. Был момент, когда я чувствовала, что он мой, родной, что что-то связывает меня с ним!..»

Март прошел, а мистер Эйнсворт все не ехал на юг. Узнав от отца Мартина, что отец Жозеф еще не вернулся и что находится далеко, в глубине Новой Мексики, художник решил не спешить, так как письмо священник мог получить не ранее, чем через несколько месяцев. Прошел апрель, за ним последовал зеленый благоуханный май.

Филипп был разочарован, хотя и не жаловался. Ему легче было от сознания, что отец Жозеф еще в отъезде и что Дея не нуждается в помощи своего маленького друга. Он был спокоен за нее и мог терпеливо ждать. И кроме того, жизнь его стала теперь гораздо приятнее. Мадам Эйнсворт была не так строга к нему после истории с игрушечной мышью, а иногда даже обращалась с ним ласково. Люсиль тоже смотрела теперь на него не так пренебрежительно, хотя их отношения нельзя было назвать родственными.