Кошмар с далекой планеты - Эдуард Веркин

– Это МоБ.

– Разве он может…

– Штамм «Мотылек». Чрезвычайно редкий, был зафиксирован всего раз…

Это был обычный «А», ничего примечательного. Экскурсия по пушкинским местам, Большое Болдино, Михайловское – и тут МоБ. Туристы, как водится, озверели и разбежались по полям, к счастью, КС в этот раз подоспела вовремя, всех переловили, кроме некоего Тигрова. Его искали три дня и безрезультатно, а на четвертый он вышел к людям сам. В разорванной одежде, но целый. А на пятый день появился еще один Тигров, точно такой же, как первый.

– Видимо, тут тоже самое, – пробулькал я. – Повезло, ничего не скажешь…

– А потом что? С этим Тигровым стало?

– Что-что, взбесился, напал на повара с топором. А дальше… Исчез. Растаял.

Аврора поглядела на Деревянского и прошептала:

– Давай удерем.

– А как же живопись?

– Да ну ее… Хочу отсюда подальше. Носки вязать…

– Погоди ты паниковать. Если это на самом деле МоБ, а не чудесная встреча, то мы уже заразились. Так что дрыгаться поздно…

Аврора вытерла руки о штаны.

– Можешь не вытирать, – успокоил я, – все равно уже. Мы еще о ежа заразились, давно уже. Кстати, убегать – опасно, они могут прийти в бешенство, а в бешенстве мобильники страшны, в клочья разрывают!

Деревянский с интересом поглядел на Аврору. Аврора поежилась.

– А ты уверен? Ну, что это МоБ?

Я с прискорбием покачал головой.

– А как тогда одежда? Одежда, она что, тоже раздвоилась?

На этот вопрос у меня точного ответа не было. Насчет того, двоит ли МоБ одежду, я не знал, но улитки, в ситуации стресса отбрасывающие полные копии собственных раковин, были обнаружены еще пятьдесят лет назад на Вильгельмине V. Кстати, реплицирующая железа этих улиток к бесконечному возмущению защитников животных используется в наших синтезаторах. Теоретически МоБ могло занести на Вильгельмину, бешенство могло накинуться на этих чудесных улиток и перенять от них эту уникальную особенность. А теперь вот мы стоим в грязном углу грязной избушки и смотрим на двух одинаковых художников.

Но одежда-то разная…

Непонятно.

Деревянский-дубль меж тем сушился. Шевелил острыми лопатками, ойкал от прыгающих искр, дымился. Другой Деревянский спал на нарах, только пятки торчали. На правой, кстати, татуировка. То ли Леонардо да Винчи, то ли Сальвадор Дали, не очень видно.

– А вы на лодке плыли? – осторожно поинтересовалась Аврора.

– На лодке? На какой лодке, я пешком…

Мы переглянулись.

– На этюды ходил, – Деревянский хлюпнул носом. – Закаты тут хорошие. А река мелкая, как Азовское море. Вы на Азовском море были?

– Нет, – ответила Аврора.

– Да, – ответил я.

Я там действительно был, мы там взятие Измаила реконструировали, я еще руку сломал.

– Тут то же самое. Можно полдня брести, а глубина все по колено. Прелесть просто. Так вот я решил, что хочу, чтобы вокруг меня была только вода и солнце, это сочетание дает удивительные эффекты. Я взял четыре этюдника и ушел, так чтобы берега было не видно, чтобы ни краешка земли, только свет. Расположил этюдники, стул установил, пишу. Вода журчит, солнце по небосклону ползет, зайчики… А потом вдруг вспомнил, что совершенно забыл, откуда пришел!

– Ого, – притворно удивилась Аврора.

– Я потерял ориентацию! – Деревянский-2 разволновался и отвернулся от огня. – Хотел попробовать ее восстановить, но тут появился такой свет, что я про все забыл! А потом, когда свет пропал, понял, что потерялся!

– А навигатора у вас, разумеется, не было? – сказал я.

– Увы…

– От электричества человек тупеет, – вставила Аврора.

– Совершенно точно! – Деревянский-2 хлопнул в ладоши. – У меня бабушка была, она всегда так говорила. Держись, говорила, подальше от электричества… А вы…

Деревянский-2 уставился на Аврору. Началось, подумал я. Сейчас он начнет рассказывать, какая у нас Аврора красивая, да какая она у нас суперкрасивая, да как он ее мечтает изваять в бронзе, а еще лучше в палладии.

– А как вы, моя дорогая, относитесь к живописи? – начал Деревянский свой заход.

Какие художники все-таки скучные и однообразные!

В этот раз Аврора не покраснела и не засмущалась. Она хотела что-то сказать, но Деревянский-1 застонал.

– А это кто?! – Деревянский-2 кивнул к нарам. – Энтомолог какой-нибудь?

– Это…

Я растерялся. Не успел загодя придумать вранье, а врать экспромтом не всегда получается.

– Это мой дядя, – ответила Аврора. – Он нездоров.

– Забавно как, – хмыкнул Деревянский и указал пальцем в сторону Деревянского-1.

– Что забавно? – напряглась Аврора.

– У меня тоже… – Деревянский-2 стащил тяжелый ботинок и продемонстрировал нам свою правую пятку, не абсолютно стерильную, но с татуировкой, то ли Пентуриккио, то ли Арчимбольдо. – У меня тоже такая… Знаете, я в академии очень не любил художника Уистлера. Мазилой его считал, дутышем. И вот я его выколол на пятке, чтобы попирать его при каждом шаге.

Деревянский-2 потопал ногой, попер неизвестного мне живописца Уистлера.

– А у вашего дядюшки такая же, как у меня… И тоже Уистлер… Странно… Я сам себе татуировку делал…

Деревянский-2 почесал грудь и направился к нарам.

– Дядя очень устал! – вскрикнула Аврора.

– Он заразный! – выдал я.

Но Деревянский-2 не услышал. А может, он просто не боялся заразы.

Аврора выразительно на меня зыркнула, я развел руками. А что мне было делать? Треснуть его кулаком по затылку? Но я как-то не привык бить по головам творческую интеллигенцию.

Он приблизился к койке, сдернул пончо.

Некоторое время он просто стоял.

Как скульптура. Или как статуя. Как изваяние, одним словом.

И мы стояли. Наверное, тоже, как изваяния.

А я думал, что надо бежать. Бежать, под дождь, к щупальцам, подальше от этих.

Но я не побежал. Наверное, мне было интересно, – как там все дальше.

А потом понеслось.

Деревянский-2 завопил. Профессионально так, наверное, в Академии Художеств у них был спецкурс оперного искусства. Или уроки боевого крика брал. У нас был один реконструктор, мастер батального вопля. Так ему хрустальный фужер раскокать голосом ничего не стоило, а если он входил в боевой экстаз, то человека в нокаут отправлял.

Этот тоже хорошо заорал, меня даже в сторону чуть не отбросило.