Котёнок на тропе войны - Юрий Артемьев

будет искать маленькую девочку, пропавшую во время пожара в психбольнице? Если бы я один исчез, или мы вдвоём с Сашкой, то да. А тут… Хрен его знает. Может и не разбегутся. Хотя вряд ли. Психи они такие. Человек не может долго сидеть взаперти. Человеку нужна свобода. Но это понимает только тот, кто был её лишён. Солдатик, зек или пациент психушки. Которых долго не выпускали. Которых держали взаперти. И вдруг… Двери открыты… Пожар… Ура! Свобода! Я бы сбежал… Ну, вот я и сбежал…

Осталось понять: Куда бежать?

Пока двигаюсь на север… А на ближайшем большом перекрёстке уйду налево в сторону Иваново. А там посмотрим…

Еду не спеша. Никого не трогаю. Дорога пустая. Ну, еду себе и еду… Хорошо, свежо, рано… Уже светает…

И вдруг меня, как током по голове шарахнуло… А вокруг-то всё — зелёное. Весна, блин, пришла… Пока я лежал в одной больнице, пока выбирался из другой, сменилась картинка. Ещё не смелая, но уже зелёная листва практически на всех деревьях. А это значит… Это значит, что пора сделать то, ради чего я здесь так задержался. Ну, а потом уже и валить отсюда на хрен. Куда-нибудь подальше. Желательно так далеко, чтобы потом и не нашёл никто. Надоело мне что-то в Ивановской области. На родину Сашки, в полузатопленый город Пучеж? Не хочу. Нечего там делать. В Москву? Если только мимо, проездом. Ведь у нас так устроен транспорт в Союзе, что мимо Москвы не проехать, чтобы в неё не заехать.

Только успел это подумать. Как тут же поймал мысль, что «у нас в Союзе» — прозвучало для меня вполне гармонично. Неужели я свыкся с мыслью, что мне тут жить?

И, кстати, а где моя Инга? Я её не слышал и не чувствовал с того времени, как попал в психушку. Зову свою подругу:

— Инга! Ау! Ты где?

Откликается не сразу, а лишь на второе «Ау!».

— Я здесь… — голос внутри меня звучит тихо.

— Инга! Что с тобой?

— Я… Я не знаю… Меня всё меньше и меньше. Я даже порою не слышу тебя. Как тогда, после того…

— Да я понял. А почему такое с тобой?

— Ну, я не знаю ничего. — в её голосе, что слышан в моей голове проскальзывают истерические интонации.

— С тобой всё нормально? — глупый вопрос. Я же чувствую, что не всё нормально…

— Нет… — и вдруг безо всякого перехода: — А убивать их было обязательно?

— А почему ты спрашиваешь? Тебе их жалко стало?

— … Я не знаю…

— Антон насиловал девочек. И другие санитары, кстати, тоже. Жаль, что я их тоже…

— А санитарку?

— Она всё знала. Но просто бухала и предпочитала не замечать, как мужики-санитары издевались над девчонками. Такие люди хуже всего. Злодей — он понятен. Он творит зло. А вот такие равнодушные люди… Они позволяют злодеям творить зло. И от этого становится ещё хуже. Помнишь. Как я рассказывал про ту семейку, где сын резал школьниц, мать выносила расчленённые трупы, а сестра просто не замечала всего этого кошмара. Или делала вид, что не замечает. Такие люди хуже нелюдей. У них принцип такой: Моя хата с краю. Я ничего не знаю.

— Но они же сами не убивали и…

— Послушай! Мы с тобой это уже обсуждали. Но я повторюсь. Ты мне позволила наказывать злодеев. А я пообещал стараться не убивать невиновных. А эти люди — виновны! Виновны в своём безразличии к происходящему. Ну что стоило Дарье ещё год или два назад сообщить о происходящем с девчонками в психбольнице. Нет. Она боялась, что тогда и её лишат такой чудесной работы, где она может бухать, пока мужики насилуют девчонок и издеваются над ними. Сколько здесь умерло женщин и девушек от побоев и лекарств. Не знаешь? И я не знаю. Но знаю, что много. Кто их считать будет? Умер очередной псих. Туда ему и дорога. Так они рассуждают. Для них мы — не люди. И нас с тобой бы тоже…

— Я поняла… А можно я уйду?…

— Что? Куда? Зачем?

— Я спрячусь… И буду сидеть тихо-тихо, как мышка. Я не хочу больше быть здесь… Видеть всё это…

— Но ты останешься со мной? Если ты мне будешь нужна… Когда я позову тебя…

— Я постараюсь быть рядом… Но… Отпусти меня!.. Я устала…

— Инга! Успокойся! Всё в порядке. Я постараюсь тебя лишний раз не тревожить…

— …

Мне показалось, что внутри меня стало как-то… очень пусто… Она ушла… Ушла тихо, чтобы спрятаться где-то там, в глубине подсознанья, и спать… Тихим спокойным сном без сновидений.

А я ехал. Я сворачивал на перекрёстке и объезжал населённый пункт по лесной тропинке, чтобы не тревожить местных жителей. Снова выезжал на дорогу. И снова сворачивал, путая следы. Я ехал и ехал… Почти доехав до Иваново, я повернул в сторону Шуи. Но и туда заезжать не стал. Обогнул Шую справа по просёлочным дорогам по большой дуге. Чуть не заблудился. Но снова смог вынырнуть на трассу в сторону Коврова… Поехал медленнее. Ещё издали увидел знакомый ориентир — руины колокольни. Да, когда-то я там даже ночевал… Значит скоро и мой поворот. Свернул в лес, не доезжая поворота, пока никто не видел. Проехав ещё немного, заглушил мопед. Потом ещё какое-то время катил его на руках. Нашёл густые кусты. Отвязал сумку от багажника. Мопед загнал в кусты поглубже и забросал ветками. Сразу вспомнилась Шапокляк из мультика про Крокодила Гену.

— Это хорошо, что Вы такой зелёный и плоский. Вы ложитесь на клумбу, и Вас не видно….

А хорошо, что мопед тоже зелёный…

С сумкой на плече иду по знакомому маршруту. Стараюсь не отсвечивать. Заодно и слежу за тропинкой и следами на ней. Вроде бы на подходе к землянке новых следов не появилось. Неужели дембеля из прошлого призыва не показали молодым своего логова? Может и не показали… Но почему тогда там была форма рядового. И причём совсем не дембельского вида, а скорее кого-то из духов. Наверное, слинял солдатик домой, и не вернулся. А может в речке утонул. Чего сейчас гадать. Нет его уже примерно с полгода как или больше. А скорее всего и больше. Ведь если бы он уходил зимой или поздней осенью, то была бы ещё и шинель. А вместо пилотки — шапка. Так что, скорее всего, с прошлого лета тут форма лежит. Ну или с самого начала осени. А дембеля могли быть и весенними. Они тоже