Алая река - Лиз Мур

– Что-то случилось? – спрашивает Трумен.

– Слушай, ты сейчас занят?

– Нет.

– Что, если я к тебе заскочу?

– Давай, – бросает Трумен и диктует свой новый адрес.

* * *

Нападение на Трумена было как гром среди ясного неба. Ни малейших мотивов не имело, если только не считать мотивом полицейскую униформу и патрульную службу. Мы с Труменом стояли возле машины, друг против друга. За его спиной возник некто. Молодой. В легкой ветровке, застегнутой доверху, так чтобы воротник закрывал почти половину лица. В бейсболке, надвинутой на брови. Может, будь тот апрельский день потеплее, я бы насторожилась, но день был зябкий. Парень между тем приближался. Ступал упруго, спортивные штаны не стесняли движений. Бейсбольную биту он нес вертикально, прислонив к плечу, – словно малость устал после тренировки.

Я его не рассматривала. Трумен рассказывал что-то забавное; я засмеялась, он – вслед за мной.

С уверенностью, что поступает правильно, и даже с некоторой грацией, парень ударил Трумена по правому колену. Тот рухнул как подкошенный. Парень пнул его, опять же в правое колено, и бросился бежать.

Кажется, я кричала «Стой!» или «Ни с места!»; не помню точно.

Меня словно парализовало. Почему? Откуда взялся ступор? Мой напарник катался по земле, корчился от боли – а я стояла, не в силах хоть что-нибудь предпринять. Как последнее ничтожество. Как желторотая практикантка. Трумен, не контролирующий себя, почти воющий, вызывал у меня отвращение. Потому что прежде я его таким не видела. Он всегда владел собой.

Я было метнулась за хулиганом – но, сделав пару прыжков, возвратилась к Трумену. Нельзя же оставлять его одного.

– Беги, Мики, – проскрипел зубами Трумен.

И я побежала.

Хулиган успел завернуть за угол. Я тоже завернула.

И почти наткнулась на ствол. Потому что меня ждали. Карманная «Беретта» с рукоятью с деревянными накладками; над глазком холодного дула – человеческие глаза. Ледяные, ярко-синие, они одни только и были видны – рот и нос закрывал воротник ветровки, лоб и брови – бейсболка.

– Назад, нах, – процедил мерзавец.

Я повиновалась. Без колебаний отступила на несколько шагов, попятилась из переулка обратно на улицу. Я едва дышала.

Чуть повернула голову, увидела, что Трумен так и лежит на земле.

Вытянула шею, заглянула в переулок – преступника и след простыл.

* * *

Арестовали его без моей помощи. Но на свободе он разгуливал еще целый кошмарный месяц. Трумену за это время сделали две операции (потом он еще неоднократно подвергался хирургическому вмешательству). С тех пор на больничном. Когда же преступник наконец был схвачен, произошло это вовсе не потому, что Микаэла Фитцпатрик вспомнила некие важные подробности. Нет, подробности запечатлела видеокамера на супермаркете в нескольких кварталах от места происшествия.

Узнав, что парень теперь очень долго не появится на районе, я выдохнула.

Впрочем, чувство облегчения быстро улетучилось. Арест не снимал с меня вины за оцепенение, за то, что пошла на попятную, не подчинилась команде.

За то, что предала своего напарника.

В больнице я навестила Трумена всего один раз. Вошла, повесив голову. Сочувствие выразила скороговоркой.

В глаза Трумену я так и не взглянула.

* * *

Он сейчас живет в Маунт-Эйри. Я в его новом доме не бывала. Приходится поколесить по району; это нервирует.

В прежний дом, который в Ист-Фоллз, я наведывалась. Правда, лишь изредка. Если вычесть несколько особых случаев, наше с Труменом общение имело место на работе. Конечно, мне случалось подбросить его домой или забрать перед сменой; да еще пару раз меня приглашали в гости – на вечеринки по случаю выпускного у Труменовых дочек, на день рождения его жены Шейлы и тому подобные мероприятия. Два года назад, с наигранной небрежностью, Трумен сообщил о разводе. Они прожили более двадцати лет, ну а теперь всё, он съезжает. Девочки давно студентки, и незачем притворяться, будто у него с Шейлой осталось что-то общее. Если б я чуть надавила, Трумен сознался бы: инициатор развода – не он, а Шейла. Но я давить не стала. Я и так поняла насчет Шейлы – по не характерной для Трумена фальши, по усилиям явить равнодушие, да и по тому факту, что он столько лет скрывал семейный разлад. Подробностей я никогда от него не допытывалась, и Трумен платил той же монетой. (Думаю, поэтому мы и сработались; по крайней мере, взаимная деликатность была одной из главных причин.)

О районе Маунт-Эйри я знаю немного. Во времена моего детства и отрочества северо-запад Филадельфии был все равно что другим штатом – настолько отличался от северо-востока. Разумеется, проблем хватает и на северо-западе. Там, к примеру, находятся штаб-квартиры сразу нескольких серьезных преступных группировок. Но там же – каменные особняки с рулонными газонами, спрятанные за милями каменных стен. Те самые особняки, что стали визитной карточкой моего города еще во времена, когда слово «Филадельфия» ассоциировалось с Кэтрин Хэпбёрн[15], а не с криминальной статистикой. История северо-запада Филадельфии известна мне со слов миссис Пауэлл: начиналось все как поселение из двух десятков немецких семейств, первоначально носившее название «Джермантаун».

Наконец-то сориентировалась. Сворачиваю на нужную улицу.

* * *

Снаружи дом очень симпатичный. От соседних домов его с каждой стороны отделяет узкая полоска газона. Фасад тоже узкий, но видно: планировка такова, что комнаты растянуты в глубину. Лужайка плавно спускается прямо к тротуару, на крыльце – качели. Сбоку тянется подъездная дорожка, на ней – машина Трумена. Места хватило бы и для моей машины, но я из скромности паркуюсь на улице.

Трумен открывает дверь прежде, чем я успеваю подняться на крыльцо. В колледже он участвовал в кроссах по пересеченной местности, позднее не пропускал ни одного городского марафона. Его отец еще на Ямайке занимался легкой атлетикой, участвовал в международных соревнованиях – словом, подавал надежды как бегун. А потом… потом он повесил кроссовки на гвоздь, эмигрировал в Штаты, окончил колледж. Умер очень рано, однако успел научить сына всему, что знал о скорости и выносливости. И сейчас видно, что Трумен мог бы сделать спортивную карьеру в легкой атлетике: он высок, худощав и жилист. При ходьбе всегда ступает сначала на носок, будто в любую секунду готов прыгнуть. Сколько раз я наблюдала, как Трумен гнался за правонарушителем, – и невольно сочувствовала последнему. Всех, кого преследовал, Трумен настигал в пять прыжков. Неизвестно, сможет ли он бегать теперь, после травмы. Правое колено до сих пор в наколеннике поверх джинсов.

Меня он приветствует легким кивком. Ни «здравствуй», ни «заходи».