Лицо в темной воде - Антон Грановский

– Люл, Албас! – прикрикнул на пса парень.

Он быстро присел возле девушки и прижал палец к ее шее. Несколько секунд сидел неподвижно и молча, пытаясь прощупать биение пульса и глядя на мраморное лицо девушки, пересеченное снизу красной полоской крови, тянущейся от уголка ее рта к блестящему от крови камню, на котором она лежала щекой. Затем отнял палец и быстро и бережно ощупал шею девушки.

Пес гавкнул.

– Тихо, Албас, – сказал парень глуховатым голосом. – Я сам знаю, что она мертва.

Пальцы парня скользнули по ее телу, он ощупал все – руки, ноги, грудь, голову. Четыре раза, когда сломанные кости смещались у него под пальцами, он досадливо морщился и бормотал себе что-то под нос – не то беззвучные ругательства, не то молитвы.

Потом парень выпрямился и снова замер, что-то обдумывая и не замечая дождевых струй, барабанящих по его обтянутым замшей широченным плечам. Пес сидел в стороне, поеживаясь и моргая от дождевых капель, и смотрел на своего хозяина неодобрительным взглядом.

Пока парень думал, пес несколько раз бросал взгляд на девушку, и тогда кончик хвоста пса нервно вздрагивал, во взгляде появлялся страх, а из приоткрытой пасти доносился тонкий скулеж, похожий на приглушенный вой.

Наконец парень вышел из задумчивости, повел плечами и спокойно проговорил:

– Я отнесу ее к Элинэ.

Пес гавкнул.

– Молчи! – прикрикнул на него парень. – Пусть Элинэ сама решит, возвращать ее душу на землю или нет!

В избушке было темно и душно от горящего, обильно коптящего очага. Пахло выделанной кожей, старым тряпьем, терпкими сухими травами. Над узкой кроватью старой Элинэ висела священная полка с занавеской, за которой хранились изображения духов-покровителей и три медвежьих черепа.

Над широким топчаном ее правнука Пакина висели большие оленьи рога. В стороне, отделенная от остальной части избы занавеской, стояла кровать юной Тайчи, которая часто оставалась у прабабушки на ночлег.

Белокурая девушка лежала на топчане Пакина. Она была полностью обнажена, и бледная кожа ее в неверном свете очага и лучин казалась сделанной из гадкого белого камня. Старая Элинэ, в тулупе из овчины и в теплом платке, завязанном под подбородком, зачерпнула рукою из котелка густую мазь, брякнула ее на живот девушки, после чего начала размазывать мазь по коже, сипло бормоча что-то под нос.

Пакин стоял в трех шагах от топчана и смотрел то на девушку, то на бормочущую старуху. Старуха закончила обмазывать нагое тело девушки, повернулась к парню и проговорила недовольным сиплым голосом:

– Подай отвар, Пакин.

Парень взял с печи помятую, обмотанную тряпкой кружку, из которой валил пар, и передал старухе.

– Приподними ей голову, – приказала старуха.

Парень шагнул к топчану, осторожно просунул пальцы под голову девушке и медленно приподнял. Старуха поднесла кружку к губам девушки, разжала ей зубы своими корявыми морщинистыми пальцами и влила ей в рот горячий травяной отвар. Затем убрала кружку на полку и шумно перевела дух.

Парень так же осторожно опустил затылок девушки на скатанную в валик тряпку.

– Бабушка Элинэ, она оживет? – тихо спросил он у старой шаманки.

– Не знаю, Пакин, – ответила старуха. – Сейчас она не здесь. Душа ее – в нижнем мире. Там мрачно и страшно.

– Она вернется сюда снова? – спросил Пакин.

– Может, да. А может, нет. – Старуха снова посмотрела на девушку маленькими слезящимися от старости глазками. – Зря ты не дал ей умереть. Душа ее не находит себе покоя.

Пакин помолчал, с мрачным видом обдумывая слова старухи. А потом тихо попросил:

– Передай ей часть своей силы. Ты же можешь.

Старуха посмотрела на правнука насмешливым, недобрым взглядом.

– Почему ты так заботишься о ней? – спросила она.

– Потому что я не дал ей умереть, – ответил Пакин. – Ее душа попала в ловушку из-за меня. Верни ее, прошу.

Старая Элинэ тяжело вздохнула.

– Вряд ли у меня это получится, – сказала она. – Но если даже получится…

Старуха замолчала.

– Что? – спросил Пакин. – Договаривай.

– Когда душа человека слишком долго блуждает в нижнем мире, она портится, – произнесла старая шаманка. – Мы не знаем, какой она вернется.

Они долго и молча смотрели на беловолосую девушку, лежащую на топчане.

– Я попробую ее вылечить, – проговорила старуха. – Но это будет длиться долго. Тело испорчено. Душа не узнает его. Кости должны срастись, а глаза открыться.

Слушая прабабушку, Пакин продолжал смотреть на девушку, словно пытался проникнуть в ее мысли, понять, где она сейчас, что видит и слышит, с какими ужасными созданиями встречается и знает ли о нем, Пакине?

– Если в нее вселится злой дух, ты должен будешь убить ее, – сказала старая Элинэ. – Пакин, ты меня слышишь?

– Да, – тихо ответил парень. – Если в нее вселится злой дух, я ее убью.

Старая Элинэ взяла с полки жестяную плошку с грибным настоем и сделала несколько больших глотков. Поставила плошку обратно. Потом сняла с гвоздя шаманский бубен и прикрыла глаза.

Пару минут ничего не происходило. Потом старая шаманка подняла бубен и стала ритмично бить в него тощей рукой. Удар. Удар. Удар… На двенадцатом ударе старуха тихо запела:

– Ай-я-а… Ай-я-а…

Голос ее звучал тонко, надтреснуто, он казался еще древнее, чем сама старуха. Движения Элинэ становились увереннее и размашистее, бубен звучал все настойчивее и громче.

На темном, морщинистом лбу старухи выступили крупные капли пота, широко раскрытые глаза смотрели перед собой невидящим взглядом. Пакин чуть покачивал головой в такт ударам бубна, помощника и проводника по иным мирам.

Старуха привстала, раскачиваясь, подняла бубен над головой, зазвенела им с новой силой, так что тугие звуки раскатились по небольшому пространству избы. А потом пошла приплясывать, приговаривая что-то, бормоча и выкрикивая, вскидывая ноги, размахивая руками над головой.

Это продолжалось минут двадцать, а затем бубен резко умолк.

Старая Элинэ рухнула на пол и замерла. Пакин быстро подошел к прабабушке, нагнулся, взял старуху за тощие плечи, поднял ее – легко, словно она ничего не весила, перенес на кровать.

Затем он подошел к девушке и накрыл ее нагое тело покрывалом, сшитым из оленьих шкур.

…Старуха пришла в себя лишь через час. Она открыла глаза и долго глядела в черный потолок, не произнося ни звука. Затем перевела взгляд на правнука, который сидел на лавке и вкручивал пыж в толстый ружейный патрон.

– Пакин, – тихим голосом позвала старуха.