Заговор Англии против России. От Маркса до Обамы - Нурали Латыпов

С одной стороны – традиция иудейских мыслителей. Её носителями были раввины из рода Маркс, не чуждые политическим размышлениям (один из предков за два десятка лет до Французской революции написал трактат о демократических ценностях). Пластичность в пространстве и времени – один из самых главных способов выживания евреев в чужеродной среде. За короткий период французской оккупации, когда в Германии действовал гражданский кодекс Наполеона, отец Карла Гершель Маркс успел не только получить юридическое образование и стать первым евреем-адвокатом, но и стремительно возглавить городскую ассоциацию адвокатов. Когда после изгнания французов вновь последовал запрет на профессии, иудей Гершель превратился в лютеранина Генриха. За примером ему не пришлось далеко ходить, поскольку его собственный отец Меир Халеви ещё при жизни стал Марксом Леви. Отец Маркса формировал свои убеждения на работах Вольтера и Руссо и знал их наизусть. И вообще он был большим книголюбом и интеллектуалом. Таким же, как и его земляк барон Людвиг фон Вестфален. Они ходили в одну протестантскую общину были равны в социальном статусе, однако семья Вестфаленов была несравнимо богаче и образованней (латынь, Гомер, Данте, Шекспир). Однако уже в гимназии Генрих Маркс интеллектуально ушел далеко в отрыв от своего одноклассника Эдгара фон Вестфалена и стал на равных общаться с его отцом, поражая последнего своими способностями.

Это пересечение традиций, выражаясь марксисткими терминами, происходило на уровне надстройки, но было подкреплено и материальным базисом – соединением в одну семью Карла Маркса и Женни фон Вестфален. Они практически реализовали то, что в том обществе, в то время было теоретически возможно. Такое вот переплетение человеческой воли и складывающихся обстоятельств.

Генрих Маркс был очень мудрым человеком и воспитывал сына по принципу: «Умный найдёт выход из любой ситуации, а мудрый такой ситуации не допустит». Он писал сыну-студенту: «Я бы хотел видеть в твоем лице того, кем бы я мог стать, приди я в этот мир с твоими благоприятными перспективами. Ты можешь воплотить или разрушить мои самые сокровенные мечты». Конечно же отец видел, что сын идёт не «в ту сторону», однако надеялся, что это издержка молодости, и пытался мягко наставлять сына в стиле горькой иронии: «…беспорядочные метания по всем областям знаний сразу… все силы тратящий лишь на безумное обогащение собственной эрудиции…»

Сын мучил своих родителей своими метаниями из крайности в крайность: «то он хотел быть адвокатом, то драматургом, то театральным критиком». Он даже сотворил ряд объёмных поэтических произведений. Его отец осторожно отметил, что эти «стихи не для моего разума» (поэтом, конечно, Маркс был никаким, в отличие от Энгельса – тот как раз был наделён этим даром). Конечно, родителям трудно было переварить ту энтропию, что была сущностью его натуры. В роду Марксов – последовательных, рациональных и прагматичных – он был мутантом в прямом и переносном смысле этого слова. Вот как дипломатично описывает это его отец: «Несобранность, беспорядочные блуждания по всем отраслям знаний, смутные раздумья при свете коптилки, нечёсаные волосы…» На письма Карл отвечал редко, не навещал родителей на каникулах. И тратил очень много родительских денег…

Я называю такого типа личность турбулентной – с одноимённым типом мышления. У такого типа мышления и таких натур мысль не последовательна, а турбулентна и затруднена на выходе в рациональном варианте в прогнозируемые сроки. Мы с коллегами исследовали такое мышление в книге, которая так и называется: «Турбулентное мышление. Зарядка для интеллекта».

«Всю свою жизнь Маркс был очень большим лицемером в отношении собственной работы, – пишет Мэри Габриэл. – В ответ на вопрос, когда будет закончена работа, он обычно отвечал, что ему осталась неделя или две на окончательную отделку текста, или утверждал, что вычитывает последнюю корректуру, или сетовал на то, что столкнулся с финансовыми или личными трудностями, которые его немного задержали, но теперь он уже вернулся в нормальное рабочее русло и близок к завершению работы…» На самом деле чаще всего он был очень далёк от этого завершения. Новые идеи кипели в его мозгу, сталкиваясь с уже записанными на бумаге и порождая выводы, которые он считал неожиданными и необычайно важными. Как же он мог приказать своему мозгу остановиться, чтобы он мог сесть писать?

Уже после смерти Маркса, разбирая черновые наброски Маркса третьего тома «Капитала», Энгельс заметил: «Мысли записаны в том виде и в том порядке, в котором они появлялись в голове автора…»

Всю жизнь бурный поток идей, который сам хозяин потока никак не мог взять под контроль, мешал Марксу не только планомерно строить новую идеологию, но и элементарно зарабатывать на жизнь.

Кстати о деньгах. Отец с горькой иронией писал ему: «Как может человек, каждые две недели придумывающий новую систему мироздания и рвущий в клочья свои прежние работы, думать о таких презренных мелочах, как деньги?»

Да, деньги Карла Генриха не интересовали, он бесшабашно тратил отцовское состояние, не задумываясь о том, что у его родителей ещё семеро его братьев и сестёр. Вслед за матерью в эгоизме упрекал его и отец: «Не могу избавиться от мысли, что эгоизма в тебе гораздо больше, чем это требуется человеку для самосохранения». В другом письме, тщетно пытаясь достучаться до разума сына, отец говорил: «Будущее Женни должно быть достойным её, она должна жить в реальном мире, а не ютиться в прокуренной комнате, пропахшей керосином, в компании безумного ученого».

К несчастью, случилось именно то, чего больше всего опасался отец, которому оставалось жить несколько месяцев. Ещё меньше осталось жить брату Карла – одиннадцатилетнему Эдуарду. Карл Генрих же и мало писал и ещё меньше навещал родных. И этот человек несколькими годами ранее в выпускном сочинении написал такие строки: «Но ГЛАВНЫМ РУКОВОДИТЕЛЕМ, КОТОРЫЙ ДОЛЖЕН НАС НАПРАВЛЯТЬ ПРИ ВЫБОРЕ ПРОФЕССИИ, ЯВЛЯЕТСЯ БЛАГО ЧЕЛОВЕЧЕСТВА, наше собственное совершенствование… Человеческая природа устроена так, что человек может достичь своего усовершенствования, только работая для усовершенствования своих современников, во имя их блага. Если человек трудится только для себя, он может, пожалуй, стать знаменитым учёным, великим мудрецом, превосходным поэтом, но никогда не сможет стать истинно совершенным и великим человеком…»

Можно думать о человечестве вообще в целом и забывать при этом о том, кто с тобой рядом. Сама Мэри Габриэл так оценивает поступки своего героя: «Кто-то может обвинить его в эгоизме. Он назвал бы это самоотверженностью. Своей кропотливой и неустанной работой, закладывающей основу для будущих глобальных перемен, своей тревогой и страхом перед внезапной, неподготовленной революцией Маркс менее всего делился с собственным поколением – и даже с поколением своих детей. Он обращался к поколениям будущего. Для Маркса жертвы его семьи были необходимы, политически оправданы».

Из семерых детей Маркса дожили до совершеннолетия только трое. Дети недоедали, жили в ужасающей нищете и тесноте – а учитывая лондонский смог и тогдашнюю антисанитарию столицы Англии, огромное количество «революционных посетителей» маленькой квартиры Марксов, её прокуренность и сырость не заболеть, например, туберкулёзом в такой обстановке было трудно. И ведь именно от этой болезни умер любимец всей семьи Муш. Дети, которые выжили, получали блестящую интеллектуальную подготовку, знали все шедевры мировой литературы. И в то же время они пишут с восторгом из Манчестера, будучи в гостях у Энгельса, что ели хлеб с маслом на ужин, а до этого на обед – ромштексы, горошек и картофель. «Несмотря на любовь к детям, – пишет автор, – для своих детей Карл Маркс не сделал всего, что мог – ни для дочерей, ни тем более для тех четверых малышей, что умерли совсем маленькими».