Выстрел в ночи - Наталия Антонова

– Ты права, – тихо отозвалась Андриана.

– Поэтому я их и не читаю, берегу нервы.

– Тогда почитай Юзефа Крашевского, – машинально проговорила Андриана.

– Кто такой? Почему не знаю?!

– Это польский писатель девятнадцатого века. У него и любовь, и история. Я прочитала у него «Графиню Козель» и «Брюль». Мне понравились эти романы.

– А они точно про любовь? – подозрительно спросила Лео.

– Точно.

– Но ты же любовные романчики не любишь, – ехидно заметила Лео.

– Ты верно выразилась – я не люблю любовные романчики, – невозмутимо отозвалась Андриана. – А это довольно серьезные исторические вещи, они расширяют кругозор.

– Кто такая графиня Козель?

– Несчастная любовница Августа II Сильного, короля Саксонии.

– И почему же она несчастная?

– Из-за своей гордыни, как я думаю, – ответила Андриана.

– А кто такой Брюль?

– Один прохвост при дворе Августа II и его сына. Выбрался из грязи в князи и стал первым министром короля польского и курфюрста саксонского Августа III.

– Понятно, ты меня заинтриговала. Пожалуй, я тоже почитаю твоего Крашевского.

– Он не мой!

– Но ты же мне его порекомендовала, – безмятежно отозвалась Леокадия.

– Между прочим, – сказала Андриана, – Крашевский внесен в Книгу рекордов Гиннесса как «чемпион эпохи гусиного пера».

– С чего бы это? – удивилась Лео.

– А с того, что он написал около 600 томов романов и повестей, поэтических и драматических произведений. И это не считая большого количества публицистических и литературно-критических статей, путевых очерков, трудов по истории, этнографии, фольклористике. И написал он все это пером! Ведь в те времена не было даже ручек! Не говоря уже о пишущих машинках. А теперь писателям с компьютерами вообще благодать!

– Да, силен мужик! – согласилась Лео.

– Крашевский не мужик! – обиделась за писателя Андриана.

– Извини, – хмыкнула Леокадия, – ясновельможный пан.

– Ты не можешь обходиться без своих подкалываний!

– Я же извинилась.

– Кстати, у Крашевского в «Графине Козель» очень интересные описания шведского короля Карла XII, они совсем не похожи на то, что можно прочитать в книгах наших писателей и увидеть в отечественном кино, – пояснила Андриана, проигнорировав иронию подруги.

– Он там лучше или хуже?

– Не лучше и не хуже, – пожала плечами Андриана, – просто показан с другого ракурса. И это интересно.

– А твой любимый Петенька ему накостылял, – поддела подругу Леокадия, которая не понимала, как это Андриане пришло в голову повесить у себя в квартире портрет императора.

– Не Петенька, а Петр Алексеевич, – сердито поправила подругу Андриана Карлсоновна.

– Нет, ты как хочешь, – продолжила подкалывать Андриану Лео, – но я тебя не понимаю! Восхищаться Петром I и лопать варенье по рецепту какого-то шведа!

– Во-первых, не какого-то, а моего предка, – обиделась за прапрапрадедушку Андриана, – а во-вторых, ты это варенье тоже лопаешь так, что за ушами трещит.

– Конечно, – согласилась Леокадия, – не пропадать же добру.

– Девочки! Перестаньте ссориться! – снова воскликнула Мила.

– Мы не ссоримся, мы пикируемся.

– Идите уже! – Мила подтолкнула их ко входу в выставочный зал.

Шагнув в него, обе подруги сразу же сомкнули уста и погрузились в атмосферу, созданную произведениями так рано вырванного из жизни художника.

Забыв обо всем на свете, они медленно переходили от одной картины к другой, надолго замирали перед тем или иным полотном. Андриана всматривалась в картины особенно пристально, точно они могли сообщить ей имя убийцы. Ей не давала покоя фраза, произнесенная Леокадией: «Его застрелили из обреза охотничьего ружья». И в висках точно маленькие молоточки стучали – так же, как Бакулева, как Бакулева.

Ей захотелось узнать о художнике Вениамине Стеклове как можно больше. А кто или, вернее, что может сказать о человеке больше, чем его творчество? Поэтому она так пристально вглядывалась в его полотна. На ранних работах художника всегда была изображена одна и та же девушка с высокими скулами и с веселыми, слегка раскосыми глазами зеленого цвета. Ее каштановые волосы, рассыпанные по плечам и спине, на картинах художника почти всегда, за редким исключением, были пронизаны солнечным светом и поэтому казались золотистыми.

Было видно, что художник зачарован своей моделью. Создавалось такое впечатление, что он, рисуя девушку, с помощью окружающего ее пейзажа и предметов хотел передать и донести до зрителя и до нее самой чувства, которые к ней испытывал. «Интересно, кто эта девушка», – думала Андриана. На одной из картин так и было написано – «Муза».

Но потом, судя по тому, что девушка перестала появляться на картинах Вениамина Стеклова, Муза исчезла. Может быть, прошла любовь? Или появилась другая Муза. Хотя женщину, которая была изображена на более поздних полотнах, назвать Музой было сложно. Сам художник дал своим полотнам с ее изображениями такие названия, как «Мадонна с ребенком», «Молодая мать», «Материнство». Андриана нашла два автопортрета художника. На одном из них он был совсем юный, видно, Стеклов изобразил себя в самом начале творческого пути. На другом автопортрете Вениамин Андреевич был уже зрелым мужчиной и сложившимся художником. Мадонна на его картинах тоже повзрослела, линии ее лица и тела округлились. Но она все еще была молода и красива. Младенец превратился в мальчика лет десяти-одиннадцати. И в чертах его лица проглядывало явное сходство с художником. «Он сын Стеклова!» – озарило Андриану. И тут она вспомнила, что в брошюре, которую Лео сунула Андриане в фойе, было написано, что художник холост.

«Выходит, сын внебрачный, – подумала Андриана, – что ж, и такое случается, а в наше время так на каждом шагу». «Во всяком случае, мне непременно нужно поговорить с этой женщиной», – решила Андриана и перешла к более поздним работам художника. Вот тут-то она и обратила внимание на то, что если в начале своего творческого пути Стеклов писал свою Музу в потоке солнечного света, да и Мадонна всегда была изображена в сиянии, то женщина, которая появилась в его жизни позднее, оставалась в тени. На тех картинах, где она изображена, либо светит луна, либо расстилается туман, либо ее скрывают тени. Кроме того, она почти всегда стоит к зрителю спиной, а если вполоборота, то лица ее все равно не видно. «Интересное кино, – как говорит в таких случаях Леокадия, – подумала Андриана, – интересно, кто же эта незнакомка и почему художник спрятал ее от зрителя?» При этом продолжали встречаться, хоть и реже, картины с Мадонной. «Значит, художник не порвал отношения с матерью своего ребенка, – решила Андриана, – и это хорошо. Наверное, она многое сможет рассказать мне о личности художника и поможет проникнуть в тайну его гибели. Конечно, я не стану расспрашивать ее о новой возлюбленной художника. Это было бы бестактно с моей стороны. Но, может быть, она сама расскажет о ней, – промелькнула у Андрианы надежда и тут же погасла, – хотя вряд ли».