И все-таки вместе! - Джеки Браун

— Значит, ты вернешься в обед и мы успеем устроить утренник?

— Конечно, успеем. Я же не на весь день уезжаю.

Джулия поцеловала детей на прощание, наказала им вести себя хорошо, и они с Алеком отправились в путь.

— Простите моего отца, — произнесла Джулия, как только они сели в машину.

— Ничего страшного. Он очень мило о вас заботится.

— Хорошо, что вы это так понимаете, — усмехнулась Джулия.

— Так вы почти не ходили на свидания?

— Нет.

Джулия нервно теребила пальцы. Алек осторожно взял ее руку и спросил:

— Почему? Я не верю, что дело в отсутствии предложений.

Слова Алека прозвучали ненавязчиво, но сердце Джулии все равно забилось быстрее. Возможно, именно учащенное сердцебиение заставило ее напомнить им обоим о реальности.

— У меня была пара свиданий. По большей части все ограничивалось одной встречей.

Алек снова спросил почему. Джулия посмотрела на него исподлобья и ответила:

— Думаю, вы знаете почему. У меня же есть балласт, Алек.

— Дети.

Джулия кивнула.

— Думаю, вы понимаете, что немногие мужчины горят желанием встречаться с матерью-одиночкой.

Алек отвлекся на дорогу. Джулия думала, что он отпустит ее руку, но этого не произошло. Их руки оставались сцепленными в замок до конца поездки.

Дом, который они собирались посмотреть, находился в получасе езды от города. Это был микрорайон с просторными парковочными местами и безупречно подстриженными газонами. Джулия сразу поняла, что ей не по карману такая роскошь, даже если она накопит внушительную сумму для первоначального взноса. Поэтому, когда они проезжали по обсаженной деревьями улице, она с грустью вздохнула.

— Что-то не так? — спросил Алек.

— Все хорошо. Отличный район. Очень тихое и безопасное место. — Дети могли бы кататься на велосипеде или играть на улице без постоянного присмотра взрослых. Не говоря уже о том, что до города рукой подать. Именно в таком месте Джулия хотела бы жить со своими детьми. — И в местных школах есть отличная программа по рисованию. В последние годы многие школы, особенно государственные, стали большое внимание уделять этому предмету. Но не в той, где учатся мои дети. Я бы хотела, чтобы Даниель училась здесь.

— Она любит рисовать?

Джулия кивнула.

— Очень любит, и у нее хорошо получается. Она хочет поехать в художественный лагерь в августе.

— Вы уже записали ее?

— Я… нет.

— И что вам мешает? Если это, конечно, не секрет.

— Ну, во-первых, до него ехать целый час, и программа рассчитана на неделю. А Даниель всего девять лет. Она никогда не уезжала из дома дольше, чем на одну ночь, и то только к моим родителям или сестре.

— В этом возрасте я уже два года жил в школе-пансионе.

— Вам было страшно в первый раз оставаться ночью вдалеке от своих родных?

— Страшно? Нет. — Алек ненадолго замолчал. — Мне было скорее не по себе. Мне казалось, что я провинился, и меня так наказывают, особенно когда моих соседей по комнате забирали на выходные, а меня нет.

— Должно быть, вы чувствовали себя одиноко.

— Да. — Алек покосился на нее. — Однажды, во втором классе, я порезал ножницами всю свою школьную форму. Я надеялся, что у меня будут из-за этого серьезные проблемы и родителям придется меня забрать.

Тут даже не надо было обращаться к доктору Споку. И без того понятно, что, с точки зрения ребенка, пусть лучше ругают, чем совсем не обращают внимания.

— И как? Забрали? — спросила Джулия.

— Нет. Они заплатили за новую форму. И я еще раз ее порезал. А потом еще раз. Это было нелегко сделать, поскольку у меня забрали ножницы. — На этот раз Алек подмигнул ей. — Мне помог закон о спросе и предложении. Я пообещал однокласснику, что целый месяц буду отдавать ему свой десерт, если он достанет мне новые. И он достал. После третьего нарушения правил меня исключили из школы.

— И ваши родители наконец-то появились, — предположила Джулия, пытаясь побороть в себе приступы нарастающего возмущения.

— Нет. Но они прислали водителя, который отвез меня к деду. Я пробыл там неделю, а потом меня перевели в другую школу. Борден-сандвильская академия для мальчиков. Там у нас была зеленая форма. — Алек поджал губы.

— Так вот откуда взялась ваша ненависть к зеленому цвету.

— Да. — Алек направил машину на изогнутую подъездную дорогу и припарковался за седаном. — Приехали.

Мужчина средних лет стоял, облокотившись на машину. На нем был строгий костюм, а улыбка выражала надежду. «Видимо, это агент по недвижимости Алека», — подумала Джулия. Но она не стала долго разглядывать мужчину. Ее внимание переключилось на дом — самое большое на этой улице двухэтажное здание с арочными окнами, резной деревянной парадной дверью и сложенным из камня и оштукатуренным фасадом. «Впечатляюще. Внушительно», — подумала Джулия.

— Ух ты, — произнесла она.

Алек выключил двигатель и потряс ключами в руке.

— В хорошем или в плохом смысле?

Джулия не могла точно ответить на этот вопрос. Дом был красив. В этом не было сомнений. Но смог бы он стать родным уголком для Алека, было невозможно определить только по внешнему виду.

— Пока сложно сказать.

— Алек, рад тебя видеть. — Агент схватил руку Алек и с энтузиазмом пожал. — Отличное место, ты не находишь?

— Да ты мне другие и не показываешь, Фред, — признался Алек.

Алек представил Джулию и Фреда друг другу. Джулия, в свою очередь, притворилась, что не заметила хитрый взгляд явно что-то замышляющего мистера Оуэна.

— Давайте зайдем внутрь. Вам обязательно понравится, — с энтузиазмом заявил агент.

Сначала они осмотрели первый этаж. Дом был построен в 1950 году. В последний раз его ремонтировали пять лет назад. Несколько стен снесли, чтобы увеличить кухню. Окончательный результат был просто превосходным: гранит, шероховатый мрамор, полированная древесина. Бытовая техника была олицетворением мечты любого повара. Но Джулии этот дом казался холодным. В нем не было души.

Гостиная в официальном стиле с огромным деревянным столом, за которым с легкостью могло бы поместиться десять человек, только укрепила ее впечатление. Дерево было темного цвета и с замысловато вырезанными узорами. Вычурное.

— Здесь очень… просторно, — сказала Джулия, заметив вопрошающий взгляд Алека.

Ее слова прозвучали почти шепотом. Эта комната была создана для приглушенных разговоров. В ней невозможно было представить живые, высокие детские голоса и звонкий смех, сопровождавший праздничные посиделки за столом ее родителей.