Север и Юг. Великая сага. Книга 1 - Джон Джейкс

Услышав стук копыт на дороге, Джастин сделал еще одну попытку, крякнул и наконец впихнул ногу в ботинок, заодно пнув раба. А потом с громким топотом направился в холл.

В полукруглое окно над дверью проникал свет сосновых факелов, которые держали всадники. Когда дверь резко распахнулась, факелы задымили. Фрэнсис решительно вошел в дом. Джастин глянул ему за спину и обнаружил, что дождь усилился.

– Дай мне немного времени, – с порога заявил Фрэнсис, – я выберу трех черномазых, которым можно доверить мушкеты, и мы будем готовы.

– Ладно, – кивнул Джастин. – Мы вернем эту шлюху домой еще до рассвета.

Фрэнсис вытер платком мокрое лицо.

– Не думал, что она для тебя так много значит.

– Ничего не значит. Но задета моя честь! Моя репутация… А это еще кого черт принес?

Услышав стук копыт, они выбежали из дому и в круге дымного света увидели Каффи верхом на муле. Пропуск висел у раба на шее, из-за сильного дождя буквы на нем расплылись и поплыли тоненькими синими ручейками. Каффи спрыгнул с седла, уважительно снял потрепанную касторовую шляпу и протянул Джастину сложенный бумажный лист, запечатанный восковой печатью.

– Это для вас, мистер Ламотт, – сказал он.

Джастин схватил письмо. Каффи догадывался, что новости в письме не слишком радостные, поэтому сразу вернулся к мулу, снова взобрался в седло и торопливо уехал.

– Сукин сын… – прошептал Джастин, не прочитав и двух строк; лицо его побагровело, приобретя цвет спелой сливы. – Проклятый самонадеянный сукин сын!

Заметив взгляд Фрэнсиса, он резко повернулся и ушел в дом, чтобы скрыть свой испуг. Брат поспешил за ним. В холле он взял письмо из руки Джастина, поднес его к лампе на стене, там, где недавно висела сабля, и прочел от начала до конца, качая головой.

– С чего это вдруг Мэйн приютил твою жену? – спросил он.

– Ты что, совсем идиот, Фрэнсис? Этот мерзавец ненавидит меня! Он всегда меня ненавидел! И не нашел ничего лучше, как унизить меня перед всеми соседями!

– Он пишет, что, если ты сунешься на его землю, он тебя убьет. – Фрэнсис сложил письмо. – Ты в это веришь?

– Нет.

– А я верю. – Фрэнсис чуть помолчал, а потом с тревогой добавил: – Наплюй ты на нее! Никакая женщина не стоит того, чтобы отдавать за нее жизнь. Женщины – это ведь как разные добавки в джине. Вкус вроде другой, а результат тот же. То, что ты можешь получить от одной, ты с тем же успехом получишь и от другой.

Грубое сравнение понравилось Джастину. Да, он с большим удовольствием отомстил бы Мадлен за ее дерзкую выходку, как и Орри – за это унижение. Но ему совсем не хотелось оповещать всю округу о том, что от него сбежала жена. И уж точно не хотелось увидеть ружье Орри возле своего носа.

Видя, что брат уже сомневается в своих намерениях, Фрэнсис заметно повеселел.

– Послушай… – засмеявшись, сказал он и хлопнул Джастина по плечу. – Если уж для тебя так важно отомстить жене…

– Я хочу отомстить им обоим.

– Хорошо, обоим. Я попрошу Форбса подумать, как это лучше сделать. Он ведь здесь?

– Нет.

– Как, еще не вернулся?

– Пока нет.

– Странно.

– Да они с Престоном наверняка в какой-нибудь пивнушке.

Такое объяснение вполне удовлетворило Фрэнсиса.

– Я и сам не прочь сделать глоток-другой, – сказал он.

Когда Джастин стал разливать виски, с улицы донеслись громкие голоса. Кричали рабы, которые приехали вместе с Фрэнсисом и ждали своего хозяина под дождем. Братья выскочили наружу и увидели, что к дому подъезжает Престон Смит. Его лошадь, как и он сам, были заляпаны грязью, глаза сверкали безумным огнем, лицо перекошено от ужаса.

Спрыгнув на землю, Престон, шатаясь, подошел к Фрэнсису:

– Я мчался как мог на вашу плантацию, а мне сказали, что вы здесь.

– Престон, что случилось?

– Тот солдат-янки убил Форбса.

* * *

Слушая Престона, и без того некрупный Фрэнсис Ламотт как будто сразу съежился, став еще меньше. Престон кое-что приукрасил в своем рассказе, но он не мог слишком сильно исказить историю, иначе она выглядела бы невразумительной. Было совершенно очевидно, что Форбс со своим дружком небрежно состряпали свой план мести и Форбс получил то, что заслужил.

Как ни странно, но это ужасное известие почти не вызвало в душе Фрэнсиса гнева. Он ощущал только бесконечную усталость, чувствуя себя старым и разбитым. Быть может, потом ему и захотелось бы получить голову Чарльза Мэйна, но сейчас он испытывал лишь горькое уныние.

– Фрэнсис? – Джастин коснулся его рукава. – Я поеду с тобой в Монт-Роял. – Хотя даже сама мысль об этом была ему противна.

– Мне надо домой, – покачал головой Фрэнсис, глаза его были сухи. – Я должен поговорить с его матерью.

Ссутулившись, он подошел к своей лошади, сел в седло и медленно поехал по дороге под проливным дождем. Рабы двигались следом, растянувшись в цепочку.

* * *

– Зачем же ты встала? – спросил Орри.

– Я хорошо себя чувствую, – ответила Мадлен. – Первый раз за долгое-долгое время.

Орри поверил ей. Хотя Мадлен была еще сильно бледна, ее глаза смотрели уже более осмысленно, чем во время их недавнего разговора. Он смотрел, как она спускается вниз, на ходу смущенно поправляя не скрепленные шпильками волосы.

– Наверное, я ужасно выгляжу, – сказала она.

– Ты выглядишь прекрасно.

– Платье совсем испорчено…

– Мадлен, это все не имеет значения! Важно лишь то, что ты здесь.

Ему отчаянно хотелось обнять ее, прижать к себе и поцеловать. Он желал этого до боли. В памяти пронеслись картины их прошлых встреч у разрушенной церкви. Как и тогда, сейчас он снова пытался сдерживать свои чувства.

– Мне хочется немного погулять, – сказала Мадлен.

– Дождь идет.

– Да, я слышала, когда проснулась. Но воздух такой свежий и бодрящий. А я много месяцев чувствовала огромную усталость… постоянно.

А еще необъяснимую отрешенность и замкнутость, мысленно добавил Орри.

– Ты принимала какие-нибудь лекарства? – вдруг осенило его.

– Что?

– Лекарства. Некоторые лекарства могут вызывать хроническую усталость. Тебя ведь лечил Лонзо Сапп, врач Джастина?

– Да, он.

– Он тебе что-нибудь прописывал?

– Напиток из сельдерея, но это было очень давно… Много месяцев назад… Так давно, что я уже и не вспомню. Хотя я, кажется, и принимала-то его всего несколько недель.

– А больше ничего не принимала?