Плацдарм - Игорь Недозор

И теперь вот судьба занесла сюда его, человека чужого мира. Вот интересно, что бы сказали его соседи и товарищи по несчастью, узнав, кто он такой? Учитывая тутошние нравы, с них бы стало устроить обряд очищения огнем.

Правда, узнать в нем сына чужого мира было мудрено. Сразу после той стычки с местными язычниками или шаманами он по совету Кири переоделся в трофейную одежду, а его собственная отправилась в вещмешок, туда же, куда и автомат с двумя последними патронами, найденными на дне «сидора», и штык-нож. Была еще граната в сломанном подствольнике. Сверх того Кири обшила его вещмешок лоскутами от распоротой трофейной одежды.

За время пути он оброс, пропитался дымом костров и выглядел вполне себе аборигеном. Единственное, что оставил, так это горные ботинки, потому что сунуть ноги в заскорузлые вонючие постолы, в какие были обуты нападавшие, оказалось свыше его сил. Опять же хоть и ругали старые «афганцы» эту продукцию советского военного обувпрома, может, они и не подходили для жарких гор соседней с СССР страны, а вот в здешнем климате вполне хороши. Но две недели назад и они развалились окончательно, не выдержав многодневного марша по скалам и осыпям, и Кири соорудила ему чуни из шкуры подстреленной косули.

Так что он теперь ничем не отличался от окружающих. И дополнял эту картину трофейный меч на поясе, не раз приходивший на выручку. Хоть Смагин и ловил порой жадные взгляды, бросаемые постояльцами на его спутницу, сейчас прикорнувшую, привалившись к его плечу, но никто не пытался подбивать к ней клинья. Поскольку по местным принципам если женщина с мужчиной, то она занята. Можно оспорить право ее спутника с оружием в руках, но платой в случае неудачи станет смерть, и никто не скажет плохого слова убийце. А раз у человека клинок на поясе, значит, он им владеет, ведь никто же не станет тратить золото, иногда по весу меча, чтобы купить бесполезную игрушку.

У этих краев много недостатков, но одно хорошо — тут не принято обнажать сталь попусту, тем более по кабакам. Правда, Смагин не строил иллюзий насчет себя. Бойцов самообороны обучили обращаться с холодными оружием — не в предвкушении того момента, когда в арсеналах кончатся боеприпасы, а на случай, если в бою откажет автомат или придется бежать из плена, используя трофей. Правда, Толя в этом вопросе был едва ли не среди самых худших учеников. Он проигрывал схватку за схваткой не только наставникам, и даже Дарике Серегиной и Надиярге Клементьевой, но и большинству своих товарищей. Только вот это и могло бы его выдать.

Сутар Хмор, содержатель постоялого двора и шпион Подземного Хана, исподлобья оглядел зал. Толпа буйных диких людей с неотесанными нравами и грубой речью иногда своими солеными оборотами удивляла даже его, бывшего надсмотрщика.

Люди пили и ели (жрали и пьянствовали), о чем-то говорили и привычно богохульствовали, желая своим божкам, заставившим торчать их в этой дыре, всяческих неприятностей. Они его особо не интересовали, но для порядка все же Сутар их изучал. С пару недель назад Гзовме через магическое зеркало передали приказ — нужно высматривать некоего беглого зиелмянина, парня лет двадцати семи, который мог появиться в этих краях. Уж какие дела были у слуг Подземного с чужинцем, так Небеса только и знают.

Гзовма сказала, что, мол, за него могут неплохо наградить, и пока не заболела, даже высматривала посетителей. Но среди гостей «Очага и похлебки» чужинца точно не было.

Правда, с караваном Гимгуна пришло с дюжину подходящих иноплеменников, но самому молодому было не двадцать семь, а на вид этак тридцать пять, и он к тому же был с какой-то горянкой. А здешние девки, как успел убедиться Хмор, с посторонними не склонны крутить любовь. Кроме того, тот носил на поясе хороший меч — брамданский длинный, а зиелмяне честными клинками брезговали, предпочитая свои огненные метатели, или, как их все чаще называют, дудуты.

Супруга, может, и проверила бы их, тварь она стервозная и вредная. Но сейчас назначенная присматривать за ним валялась в комнате.

Уже не первый день она болела. Из носа текло, садился голос, ломило мышцы. Жаловалась, что чувствует себя слабой, и почти непрерывно молилась на незнакомом языке своему поганому богу. Эта здоровенная толстая колода на двух ногах, если ее послушать, была человеком слабого здоровья, страдающей от несварения желудка и прочих немочей.

Нездоровье не мешало ей время от времени устраивать дикие радения в честь ее темной веры — со скаканьем на месте, молитвенными криками, стенаниями, катанием по полу, «козленьем» и завываниями, от которых леденела душа бывшего надсмотрщика.

По скудным обмолвкам он понял, что назначенная хозяевами ему в «жены» тетка была шаманкой Подземного не самого высокого ранга. Их ведь набирают обычно именно из тех, чье уродство не оставляет им шансов выйти замуж даже за старика или бедняка. Мол, те, у кого нет шансов встретить любовь на земле, будут вернее служить своему преисподнему господину, и злоба на род людской не позволит им предать Темную веру.

Гзовма была именно из таких. Купленная у родителей за вола и хороший сошник к плугу в десять лет и к двадцати пяти годам ставшая хорошей темной мастерицей. Но однажды во время камлания вызвала она не того, кого надо, и с тех пор волосы ее густо усыпала седина, а способность повелевать Силой навсегда покинула служанку Подземного Хана.

Словно узнав, о ком он думает, в большом зале громко загнусили хором:

Эх, а нашего хозяина жена

Всем парням в селе мила.

На кулаках парни спорят,

Чьей из них будет она…

Уже не раз Сутар испытывал желание разобраться со своими постояльцами с помощью дубинки, но сейчас злобы не было, да и уж вряд ли кто стал бы добиваться Гзовмы кулаками. Мало того, что уродлива и служит Подземному, так еще болезненна, несмотря на крупную стать, и сварлива. Да и не жена она ему, и не будет. Как она глухо обмолвилась, после того, что сотворили с ней Нездешние в тот роковой день, она потеряла все чувства, что даны женщине.

И Хмор даже иногда думал, что для нее, как и для него, это не наказание даже. Просто рачительные чернокнижники не стали выбрасывать сломанную вещь, а заботливо использовали — как подпирают покосившийся плетень сломанным копейным древком или затыкают дыру в крыше досками от старого стола.

Пленник, от которого нет больше пользы, и чародейка, что не может творить чары, чем не старые доски? Его теперешние хозяева века и века стояли в тени, не лезли на рожон, избегали больших битв и тащили в свое логово то, что другие считали хламом. Сколько сгинуло царств, магических орденов и великих чародеев, а они все ждали. И, похоже, дождались своего часа.

Тяжело поднявшись с покосившейся лавки, Хмор пошел на задний двор. Нужно было наколоть дров — хоть разомнется. Тем более дрова постоянно были нужны. Очаг жрал их, как свинья помои, но в каменной груде, именуемой постоялым двором, не было места нормальному теплу, и даже при раскаленном очаге по углам таилась зябкая сырость и гуляли острые сквозняки.

…Что случилось с ним после того, как нападавшие бросили ему в лицо проклятое зелье, он толком не помнил. Память сохранила очень немногое — скачку в кожаном мешке на спине лошади, какие-то подвалы, где отсиживались его похитители, тупые удары под дых… В себя Сутар пришел лишь в неведомом убежище слуг Подземного Хана — крепости в каком-то медвежьем углу с уходящими под землю многоэтажными подвалами, крепости, наполненной молчаливыми неразговорчивыми людьми в темных балахонах.