Все романы в одном томе - Фрэнсис Скотт Фицджеральд

ладно, Томми, хватит уже. – Они быстро о чем-то переговорили, после чего Барбан кивнул и издали холодно поклонился недавнему неприятелю.

– А руки пожать друг другу? – напомнил французский доктор.

– Они уже знакомы, – съязвил Эйб и повернулся к Маккиско: – Поехали отсюда.

Когда они покидали поле, Маккиско в возбуждении схватил его за руку.

– Постойте! – сказал Эйб. – Нужно вернуть Томми пистолет. Он может ему еще понадобиться.

Маккиско отдал оружие.

– Пусть катится к черту, – сдавленно произнес он. – Скажите ему, что он может…

– Сказать ему, что вы требуете второго выстрела? – перебил его Эйб.

– Я это сделал! – воскликнул Маккиско, когда они продолжили путь. – И у меня недурно получилось, разве не так? Я не струсил.

– Вы были прилично пьяны, – прямолинейно ответил Эйб.

– Ничего подобного.

– Ну, нет так нет.

– Да какое имеет значение, если я и выпил пару бокалов?

По мере того как к нему возвращалась самоуверенность, взгляд его становился все более неприязненным.

– Какое это имеет значение? – требовательно повторил он.

– Если вы сами не понимаете, нет смысла углубляться в дискуссию.

– Разве вам неизвестно, что на войне все постоянно были пьяны?

– Ладно, давайте оставим это.

Но оказалось, что это еще не конец. У них за спиной послышались торопливые шаги, и вскоре с ними поравнялся доктор.

– Pardon, messieurs, – произнес он, запыхавшись. – Voulez-vous regler mes honorairies? Naturellement c’est pour soins médicaux seulement. Messieur Barban n’a qu’un billet de mille et ne peut pas régler et l’autre a laissé son portemonnaie chez lui[26].

– Француз, он и есть француз, – заметил Эйб и, обращаясь к доктору, спросил: – Combien?[27]

– Позвольте мне заплатить, – сказал Маккиско.

– Нет, у меня есть деньги. Мы все рисковали одинаково.

Пока Эйб расплачивался, Маккиско вдруг юркнул в кусты, и его вырвало. Вернувшись бледнее прежнего, он важно зашагал рядом с Эйбом к машине в уже порозовевшем утреннем свете.

Кэмпьон – единственная жертва состоявшейся дуэли – лежал на спине, судорожно хватая ртом воздух, а Розмари, на которую вдруг напал истерический хохот, без конца пинала его сандалией, пока не заставила встать. Единственное, что было для нее теперь важно, – то, что через несколько часов она увидит на пляже человека, которого мысленно все еще называла во множественном числе «Дайверами».

XII

В ожидании Николь они сидели в ресторане «Вуазен» вшестером – Розмари, Норты, Дик Дайвер и два молодых французских музыканта. Они внимательно наблюдали за посетителями – Дик утверждал, что ни один американец, кроме него самого, не способен держаться на публике непринужденно, и они искали пример, который мог бы опровергнуть его утверждение. Однако им не везло – за десять минут ни один мужчина не вошел в ресторан, не прикоснувшись при этом безо всякой надобности к своему лицу.

– Эх, не следовало нам отказываться от нафабренных усов, – пошутил Эйб. – И тем не менее Дик не единственный, кто умеет вести себя непринужденно…

– Единственный, единственный, – перебил его Дик.

– …но допускаю, что он единственный трезвый человек, способный вести себя непринужденно, – закончил фразу Эйб.

Хорошо одетый американец вошел в зал с двумя спутницами, и, решительно устремившись к столу, вновь прибывшие стали шумно и раскованно усаживаться. Но вдруг он заметил, что за ним наблюдают, и его рука тотчас судорожно потянулась поправлять узел несуществующего галстука. Один из двух еще не усевшихся за стол мужчин беспрерывно похлопывал себя по гладко выбритой щеке, другой машинально то подносил к губам, то опускал погасшую сигару. Из тех, что уже устроились на своих местах, кто-то вертел в пальцах очки, кто-то дергал ус, безусый мужчина просто поглаживал верхнюю губу, а один нервно пощипывал мочку уха.

Когда в ресторан вошел известный генерал, Эйб сделал ставку на его вест-пойнтскую выучку, которую каждый слушатель этой военной академии впитывает в себя всеми порами и от которой никогда уже не может избавиться, и заключил пари с Диком на пять долларов.

Свободно опустив руки вдоль туловища, генерал ждал, когда его проводят к столу. Лишь раз его руки вдруг дернулись назад, словно перед прыжком, и Дик воскликнул: «Ага!», решив, что уже выиграл пари, но генерал моментально восстановил контроль над собой, и все облегченно вздохнули – напряжение спало, официант уже пододвигал гостю стул…

И тут триумфатор немного нервозно вскинул руку и поскреб свою безупречно причесанную седую голову.

– Вот видите, – самодовольно сказал Дик. – Я – единственный.

Розмари в этом и не сомневалась, а Дик, поняв, что никогда у него еще не было более благодарной аудитории, моментально создал за столом такую дружную и веселую атмосферу, что Розмари стали совершенно безразличны все, кто не принадлежал к их кружку. Вот уже два дня они находились в Париже, но фактически оставались все той же пляжной компанией. Когда накануне вечером, на балу Пажеского корпуса, Розмари, которой только еще предстояло побывать на голливудских приемах в отеле «Мейфэр», почувствовала себя неуютно в непривычном шикарном окружении, Дик разыграл сценку, представив ее нескольким избранным гостям, – похоже, у Дайверов был широкий круг знакомых, с которыми они, впрочем, очень редко виделись, потому что каждый из них радостно восклицал при встрече: «О! Где же вы так долго прятались?» – после чего мягко, но решительно отстранив чужаков ироническим coup de grâce[28], вновь сомкнул стену вокруг своей тесной компании. Вскоре Розмари уже казалось, что она сама знала этих людей в каком-то отдаленном, достойном сожаления прошлом, потом снова случайно встретилась с ними и окончательно отвергла.

Их замкнутое содружество было сверхамериканским, притом что порой казалось – ничего американского в нем нет. Дик возвращал им их собственную суть, на протяжении многих лет размывавшуюся компромиссами.

В полутьме прокуренного ресторана, наполненного запахами жирных острых блюд, выставленных на буфетной стойке, небесно-голубой костюм Николь скользнул, как случайно заглянувший снаружи фрагмент ясного летнего дня. Увидев в глазах приятелей восхищение ее красотой, она ответила им сияющей улыбкой признательности. Какое-то время все были очень милы и любезны друг с другом. Потом им это надоело, и они стали насмешничать и язвить, а под конец принялись строить планы. Они смеялись над чем-то, о чем потом толком не могли и вспомнить, смеялись много, и мужчины усидели три бутылки вина. Женское трио за столом охватывало широкий поток американской жизни. Николь была внучкой американского капиталиста, который сделал себя сам, и графа фон Липпе-Вайссенфельда. Мэри Норт – дочерью мастера-обойщика и потомком президента Тайлера. Розмари происходила из самой сердцевины среднего класса, откуда была заброшена матерью на безымянные высоты Голливуда. Сходство их