Философия имени - Алексей Федорович Лосев

него по смыслу (186). Отвлекаясь от всего энергематического разнообразия, выражающего действия предметной сущности, и обобщая все это в одном моменте, с которым сущность обращается к не-сущему, мы получаем универсальное понятие энергии сущности, смысловой энергии, и в имени – энергию его предметной сущности, или энергийный момент (108). Мы получили понятие энергии сущности вещи в слове. С двух сторон это понятие должно быть четко отграничено, со стороны самой объективной вещи и со стороны субъективно-психологического факта слова; энергия сущности вещи отлична от самой вещи, как и эйдос был отличен у нас от вещи (энергия ведь и есть полнота понятого эйдоса и смысла вещи), но она же и тождественна с вещью, ибо иначе она не была бы энергией сущности вещи и не имела бы к последней никакого отношения; энергия сущности вещи, вещи – фиксируемой в слове, неотделима от самой сущности вещи и потому есть сама вещь, один факт с нею, но – отлична от самой сущности вещи, и если энергия сущности есть сама сущность, то сущность не есть энергия сущности; энергия сущности вещи, данной в слове, отлична от произносимого, переживаемого, и вообще тварного, меонального слова, составляя различный с нею факт (один факт – сущность со своими энергиями, и другой факт – тварный меон со своими энергиями), и потому имяначертание и имязвучие по факту – не сущность вещи и не энергия ее; энергия сущности вещи, данной в слове, тождественна с произносимым, переживаемым и вообще тварным словом – в моменте энергийности, осмысленности (два разных факта – вещь и мое слово о ней – имеют один и тот же смысл, одну и ту же выраженность, энергию) (185); энергия сущности вещи, фиксируемой в слове, представляет собою иной факт в отношении к слову как физико-физиолого-психологическому факту, тождественный, однако, с ним по энергии, имени и смыслу (185 – 186).

18. Энергия, сущность, миф, интеллигенция, софийность. Остается возможность смотреть на сущность с точки зрения софийности и энергии (226); интеллигентно-смысловые данности в нем (т.е. в мифе. – В.П.), энергиями которых он пронизывается и освещается (206); по смысловой энергии это тождественные вещи (т.е. сверх-умное мышление и перво-сущность. – В.П.) (104); энергия перво-сущности почиет на такой интеллигенции (104). Тут логос того момента в софийности, при помощи которого она делается энергией, т.е. выражается как соотнесенность и тождество со всем вне-сущностным и алогическим (222); сущность вмещает в себе все возможные смыслы в одной точке. Развертывая эту точку в ее самовыражении, в ее энергиях, мы получаем то одно, то другое энергийное излучение (227).

19. Энергийность и апофатизм человека. Мы чувствуем в нем (т.е. в живом человеке. – В.П.) этот скрытый и никогда не проявляемый до конца апофатический момент, который вечно оживляет этого человека, посылает из глубин его сущности наверх, на внешность, все новые и новые смысловые энергии (162).

эстетика (эстетический)

1. Сущность получила художественное выражение, и логос этого выражения, этой энергии есть эстетика (222); логос выражения эйдоса есть эстетика (211); логос энергии, или эстетика (226). Такова эстетика – в данном случае (на примере метафоры. – В.П.), эстетика поэзии, или поэтика. Такова же и всякая иная эстетика (211). Логос выражения эйдоса есть предмет эстетики (210).

2. Музыкальная эстетика, трактующая о сплошном, алогическом становлении смысла, но так, что этот смысл оказывается чистым временем, т.е. в основе некоей модификацией числа, причем это алогическое становящееся число, или время, дается тут как выражаемое и как символ (220).

3. Эстетический строй речи; эстетическая природа имени (222).

Я

я (мы)

1. Я, индивидуальный субъект, могу иметь вне-индивидуальное, общее для всех, понимание данного предмета (81); я нахожусь в общении с вещью (193); я могу действовать так, как того требует сама сущность вещи (194). Ноэматическая энергема предполагает осмысленную раздельность субъекта, «я», и – предмета, предметной сущности (92); я энергийно осмыслен данной вещью (194). Только в мифе и начинаю знать другое как себя, и тогда мое слово – магично. Я знаю другое как себя и могу им управлять и пользоваться (168). Я могу, желая познать себя и видя себя ограниченным, выйти за пределы своей ограниченности и распространиться вдаль и вширь, по безбрежному океану моего инобытия; вместо созерцания определенных границ, я могу их полагать, и при этом – полагать неизменно и неустанно, сплошь, переходя в некое интеллигентное становление (119 – 120); я могу и должен установить пределы и своему собственному интеллигентному становлению, я сам для себя положил свои пределы, т.е. ввел определенность и ограниченность самого себя в пределы своей же собственной интеллигенции (120). Когда предметная сущность слова, или эйдос, смысл вещи, попадает в мой психический мир, я всячески переделываю и искажаю этот эйдос. Одни его моменты я вижу хорошо, другие – плохо (184). Если я говорю о вещах так, что неизвестно, как их переживает мое тело, – я строю не психологию, а нечто другое (190).

2. Я своими словами и наименованиями по факту различествую с именуемой вещью, но по смыслу, по имени, по энергии, смысловому образу, выражению, я, хоть в каком-нибудь одном мельчайшем пункте, но обязательно абсолютно тождествен с именуемой вещью. В этом залог моего общения с нею (186). Нельзя сказать об энергии, что она только во мне, именующем, или только в именуемой мною вещи (192); энергия сущности вещи активно оформила мое сознание (193). Теперь я осмысленно произношу слово «карандаш». Это значит, что карандашность как некий эйдос почила и на моем физико-физиолого-психологическом субъекте; я называю этот карандаш карандашом (186); мое животное самоощущение (190); вещь и мое слово о ней (185); мое слово о вещи (229).

3. Только в слове мы общаемся с людьми и природой (41). Если бы мы дошли до состояния чистой мысли, то для нас не было бы никакого объекта, кроме нас самих, для нас не было бы внешнего мира (101). Обыкновенно же мы лишь отчасти ощущаем и лишь отчасти мыслим. В мутном потоке наших ощущений блестят раздельно-оформленные крупинки мысли; и в нашей мысли зияют черные провалы мутных ощущений, пресекающих и убивающих мысль