Нью-Йорк - Эдвард Резерфорд

Или похоже? Глядя на все это изобилие, Горэм вдруг сообразил, что глубоко ошибается. Не так ли поступала старая нью-йоркская плутократия золотого века, когда устраивала свои блистательные пиры? Взять хотя бы парня, закатившего обед для двадцати джентльменов верхом? Он худо-бедно помнил историю. Как отнестись к торжествам в эдвардианской Англии, Версале, елизаветинской Англии, средневековой Франции и Римской империи? Все это запечатлено в литературе и живописи. Та же история. Показное потребление[106]и хвастовство.

В Нью-Йорке так было всегда с тех незапамятных времен, когда сюда прибыли его предки. Хозяева города неизменно были богаты, чем бы ни занимались: подкупали английского губернатора или брали ссуды на благие дела. Асторы, Вандербилты, кто угодно – все поживились. Он знал человека, который начал водителем грузовика, а теперь жил в Алпайне, штат Нью-Джерси, в особняке общей площадью тридцать тысяч квадратных футов. Тоже дает большие приемы…

Что касается его личного круга, подумал Горэм, то мнение о нем общеизвестно: «деньги старые», но денег-то и нет. «Старые деньги» славились лоском и изысканными манерами, ему это нравилось. Хорошо, когда ты молодец среди овец, но кем ты будешь против молодца? Нулем без палочки, если честно.

Горэм заметил в толпе миссис Блум, которая привела на праздник дочь и обещала Мэгги отвезти мальчиков домой. Он подошел к ней, поблагодарил и подтвердил договоренность.

Остались Коэны. Он увидел их около входа. Дэвид Коэн, отец, был приятным человеком. Он увлекался глубинной рыбалкой, которой занимался во Флориде.

– Мои поздравления. Сногсшибательный вечер.

– Это все Синди, – улыбнулся Дэвид, кивнув на жену.

– Вы здорово постарались, – сказал Горэм Синди.

– У меня был первоклассный дизайнер, – ответила она.

Возле них остановилась седовласая пара.

– Горэм, познакомьтесь с моими родителями, Майклом и Сарой.

Они обменялись рукопожатиями. Мать Дэвида, казалось, изучала его.

– Я не расслышала вашего имени, – сказала она.

– Горэм Мастер.

– Сара Адлер Коэн.

Сигнал. Она давала понять, что у нее есть известное профессиональное имя. Он начал лихорадочно соображать. Она его выручила:

– Я владелица «Художественной галереи Сары Адлер». А вы, случайно, не сын Чарли Мастера, у которого находилась коллекция фотографий Келлера?

– Да, он самый.

И тут у него душа ушла в пятки, он вспомнил. Это та самая леди, которой он должен был передать Мазервелла. Рисунок, так и красовавшийся в гостиной. Ждет ли она? Знает ли про отцовское поручение? Его захлестнуло чудовищное чувство вины.

Но пожилая леди была в отличном настроении. Что она такое говорит?

– Когда я была молода и ничем не владела, ваш отец пришел в галерею, где я работала, и организовал выставку фотографий Теодора Келлера. А меня назначили ответственной. Это была моя первая экспозиция. Так я и познакомилась с вашим отцом. Мне было очень горько узнать, что он умер.

– Я ничего об этом не знал. Очень, очень рад знакомству, – пролепетал Горэм.

Ей было, верно, за семьдесят. Умное, красивое лицо. Она посмотрела на мужа с сыном, но те отвлеклись на других гостей.

– Вам нравится праздник? – спросила она.

– Конечно. А вам разве нет?

Она пожала плечами:

– Слишком много показного потребления, на мой вкус. – Она задумчиво взглянула на него, будто оценивала картину. – Приходите как-нибудь в галерею. Я там бываю почти ежедневно. В понедельник она закрыта, но я все равно работаю одна. Понедельник – самый удобный день. – Она порылась в сумочке и вынула визитку. Посмотрела на мужа, но тот был занят беседой. – Вообще-то, – произнесла она тихо, – у меня есть одна вещь вашего отца, которую я хочу отдать вам. Зайдете в понедельник?

– Обязательно, – пообещал он и тут увидел, который час. – Приношу глубочайшие извинения, но мне нужно идти, у нас сегодня обед.

– В таком случае вы уже наверняка опоздали, – улыбнулась Сара Адлер. – Ступайте, ступайте. – И добавила, не дав ему отвернуться: – Дайте слово, что в понедельник придете.

Она была права. Он опоздал. Мэгги наградила его выразительным взглядом. Но к счастью, пришла только одна чета, и это были его любимцы – Герберт и Мэри Гумблей. Герберт был священником на покое, а жили они в приятном старом кооперативном доме в Саттон-Плейс. У четы Гумблей было хорошо за столом. У них был широчайший круг друзей, они отличались разносторонними интересами, и если среди гостей возникала скрытая напряженность, она волшебным образом рассеивалась благодаря их присутствию.

И вот, когда Горэм пришел, Гумблеи как раз выражали желание увидеться и поздороваться с Эммой, а Мэри Гумблей говорила: «Надеюсь, вы не заставили ее ради нас наряжаться, ведь это будет стыд и срам», а Герберт вторил ей, жалуясь на внучку, которая не желала умыться даже перед тем, как пойти в церковь. Горэм успокоился и порадовался, что первыми явились Гумблеи, а не Ворпалы. Они и зададут тон вечеру.

Тут появилась и Эмма в обществе ее подружки Джейн, которая пришла на ночевку. Обе были прелестны в одинаковых розово-голубых платьях. С собой приволокли щенка.

Держать животных правление разрешило лишь год назад. Горэм не помнил почему, но запрет существовал всегда. Потом миссис Ворпал захотелось собаку, и Ворпал настоял на поправке.

Не успели девочки заговорить с мистером и миссис Гумблей, как прибыли Ворпалы. Кент отворил им, учтиво принял заказ на выпивку и проводил в гостиную. Миссис Ворпал пожелала мартини с водкой, Ворпал – виски со льдом.

– Ну, добрый вечер, Эмма! – произнес Ворпал, притворявшийся, будто любит детей.

– Привет, мистер и миссис Ворпал, – ответила Эмма.

Горэм представил Ворпалов Гумблеям.

– Мы залюбовались щеночком, – сказал Герберт.

Щенок, не отнимешь, был мил. Крохотный пушистый белый комок, таращивший большие глаза из-за щеки Эммы.

– Скажи спасибо мистеру Ворпалу, – подала голос Мэгги. – Это он постарался, чтобы тебе разрешили щенка.

– Спасибо, мистер Ворпал.

На заостренной, как меч, физиономии Ворпала расцвела улыбка.

– Я был только рад. По-моему, это здорово, если у здешних ребятишек будут животные.

– Не могу не согласиться, – кивнул Герберт.

– Ладно, девочки, – сказала Мэгги, – вы можете идти, если хотите. Но будьте добры не галдеть.

Официанты подали канапе. Пришли О’Салливаны. Глава семьи был партнером в крупной юридической фирме – молчаливый, рассудительный, но неизменно компанейский. Его жена Мэв, стройная, поразительно элегантная ирландка, владела небольшой брокерской конторой. Последними прибыли Лиз Рабинович и ее приятель Хуан. Лиз была спичрайтером. Она работала на ряд крупных политиков, хотя сейчас большинство клиентов были из корпораций. Но Лиз не поймешь, она вольная птица. Хуан же отчасти оставался загадкой. Лиз говорила, что он кубинец. Однажды он сообщил Горэму, что его мать родом из Венесуэлы, но деньги сосредоточены в Швейцарии. Находясь в Нью-Йорке, Хуан жил с Лиз, но она рассказывала, что у него есть шикарная квартира в Париже. Горэм не доверял Хуану. «Лиз любит только тех мужчин, которым не верит», – заметила Мэгги.