Спасти Рашидова! Андропов против СССР. КГБ играет в футбол - Федор Раззаков

— Хорошо, никуда не уходите — я скоро приеду.

Бородин положил трубку и обратился к начальнику:

— Вилен Игнатьевич, мне надо немедленно отъехать. Приехал мой информатор из Узбекистана — привез свежие данные о тамошней ситуации от отца Серафима.

— Где вы с ним встречаетесь? — вновь перевел взгляд с документа на своего подчиненного Шеленцов.

— У метро «Курская», у старого вестибюля, — соврал Бородин.

— Назад вернетесь?

— Не знаю, это станет понятно непосредственно во время встречи.

Шеленцов взглянул на свои наручные часы — рабочее время перевалило за вторую половину.

— Хорошо, поезжайте — в понедельник доложите.

Закрыв папку, начальник сектора госбезопасности вышел из кабинета вместе с документами, которые подготовил ему Бородин.

Первый заместитель главы ХАД Рахим Дауд находился в своем кабинете, когда к нему пришел начальник внешней разведки («Феда») Тарик Бармак. Одного взгляда на его взволнованное лицо хозяину кабинета хватило, чтобы понять — произошло нечто невероятное. И он не ошибся. Усевшись на стул напротив шефа, Бармак протянул ему лист бумаги, на котором была отпечатана шифротелеграмма, поступившая сегодня из Пакистана от агента Зульфия — она же Шарбат Пайман. В донесении сообщалось, что Арьян Ширвани — агент ЦРУ, завербованный незадолго до своего возвращения в Афганистан.

Прочитав шифровку, Дауд откинулся на спинку кресла и, глядя на собеседника, произнес:

— Значит, этот парень объявился у нас неспроста. Как вы думаете — для чего?

— Учитывая, что он футболист и примет участие в завтрашнем турнире, ответ может быть только один — он собирается совершить покушение на высоких гостей этого праздника, — без раздумий ответил Бармак.

— Отрадно, что мы думаем с вами в одном направлении, — кивнул головой Дауд. — Но вот будем ли мы с вами единомышленниками дальше — вот в чем вопрос.

— Что вы имеете в виду? — с удивлением уставился на шефа его подчиненный.

— То, какой совет вы мне дадите относительно дальнейшей судьбы этой шифровки.

— Как какой — вы должны доложить о ней рафику Наджибу.

— Зачем?

— Чтобы предотвратить готовящееся покушение.

— А если предположить, что оно нам выгодно?

— Я вас не понимаю, — с недоумением глядя на шефа, произнес Бармак.

— А я вас сейчас все объясню, — произнес Дауд и, поднявшись с кресла, обошел стол и подошел к собеседнику.

Придвинув к себе свободный стул, он сел напротив главы разведки и, приблизив к нему свое лицо, продолжил свою речь:

— Рафика Наджиба на этом турнире не будет — он уезжает с инспекцией в Джелалабад. Значит, если случится теракт, то его жизни ничто не угрожает. Это — первое. Второе — кто станет вероятными жертвами этого теракта? Трое руководителей: рафик Бабрак Кармаль, генерал Рашид Дустум и советский гость Шараф Рашидов. Третье — что станет, если все они погибнут? Лидером нашей страны будет наш с вами уважаемый шеф — рафик Наджиб, который железной рукой наведет, наконец, порядок и в партийной жизни, и в целом в стране.

— Но что скажут шурави, когда узнают, что у нас погиб один из их лидеров — Рашидов?

— А вы разве забыли, в каком он сейчас находится положении у себя на родине — в подвешенном. Советский генсек Андропов ведет на него атаку, которая, и я в этом уверен, в итоге закончится успехом. Так почему бы нам не подыграть Андропову — не помочь ему поскорее стать победителем? Да и Дустум нам, скорее, удобен в качестве покойника, чем живого генерала. Вместо него мы найдем другого узбека — более покладистого. Согласитесь, разве я не прав?

Глава разведки ответил не сразу. Примерно в течение минуты он сидел, осмысливая только что услышанное. Он был умным человеком и не менее коварным, чем его начальник — иначе его бы не поставили на эту должность. Он прекрасно знал весь расклад сил в политическом руководстве страны и тоже считал, что время Бабрака Кармаля подходит к концу. А если это так, то тогда какого черта держаться за этого пьяницу, который только позорит «Парчам». А что касается Рашидова и Дустума, то судьбы этих людей мало волновали Бармака. Но поскольку их гибель могла принести дивиденды во взаимоотношениях с Москвой и лично с Андроповым, то почему бы не воспользоваться этим шансом. Короче, после короткого раздумия глава разведки согласился с доводами своего начальника.

— В таком случае мы уничтожаем эту шифровку и полагаемся на волю Провидения, — произнес Дауд и, вернувшись к столу, достал из кармана зажигалку и поджог документ, который ему только что принесли.

Еще на подъезде к кинотеатру «Орбита» Александр Бородин заметил вдалеке одинокую женскую фигуру, узнав в ней беременную жену Шухрата Ибраева — Гульнару. Женщина стояла на углу и постоянно озиралась по сторонам, как будто чего-то боялась. «Намучилась, бедняжка», — подумал Бородин, остановив автомобиль напротив женщины. Он выбрался из салона и Гульнара, узнав его, бросилась ему навстречу и, уткнувшись лицом в плечо, стала плакать.

— Ты чего это, дуреха, ревешь? — нежно гладя женщину по спине, шептал Бородин, а сам ловил себя на мысли, что тоже готов расплакаться. Он имел на это полное право, учитывая все те передряги, которые выпали на его долю в последнее время.

Подведя женщину к автомобилю, он помог ей сесть на заднее сиденье, а сам занял место за рулем.

— Ты почему именно сюда приехала? — спросил Бородин, повернувшись к женщине.

— Случайно. Бежала со всех ног, ни о чем не думая. Очнулась уже здесь, на «Коломенской». А что, я неправильно сделала?

— Нет, ты все сделала замечательно — тебя сам Господь сюда привел. Отсюда как раз прямая трасса до того места, куда я тебя отвезу. Там ты будешь в безопасности.

— А как же мой муж — что с ним?

— Не волнуйся, с ним все в порядке, — успокоил женщину Бородин. — Он сейчас в больнице, я о нем чуть позже позабочусь.

— Спасибо вам.

— На здоровье, — ответил Бородин и… улыбнулся той самой улыбкой, которая всегда нравилась его женщинам.

Развернув автомобиль, он выехал на Пролетарский проспект, затем на Каширское шоссе, взяв курс на южную окраину Москвы. Он ехал и периодически бросал взгляд в зеркальце над своей головой, наблюдая за Гульнарой. Она уже успокоилась и ее глаза просохли от слез. Она тоже иногда смотрела в зеркальце и, когда их взгляды встречались, женщина улыбалась, радостная от того, что ее мучения, наконец-то, закончились.

— Ты у меня по дороге не родишь? — спросил Бородин, лукаво подмигивая спутнице.