Сто лет одного мифа - Евгений Натанович Рудницкий

Виланда и Верены: «Во время эвакуации архива в Байройте сложилась довольно забавная ситуация. Когда я собирался загрузить в велосипедный прицеп два рюкзака, плотно набитых рукописями моего деда, чтобы отвезти их на вокзал, на Ванфридаллее совершенно неожиданно и, разумеется, некстати появились обербургомистр Майер и офицер из американской администрации. Сохраняя внешнее спокойствие, они очень внимательно оглядели округу и, как нарочно, спросили меня при встрече, где находится архив. Изобразив нетерпение и досаду из-за вынужденной задержки и сославшись на отсутствие времени на разговор ввиду необходимости поспешить на поезд, я сумел проскочить мимо них на велосипеде с прицепом, полным партитур, и беспрепятственно от них ускользнуть – если не на пароход во Францию, то, по крайней мере, на поезд до Нусдорфа. Меня чертовски обрадовало, что предмет их вожделений удалось увести у них из-под носа».

Однако ни он, ни Винифред не могли воспрепятствовать переговорам городских властей с Байдлером о будущем фестивалей. Тот не нашел нужным утаивать проект, представленный городским властям, от своего двоюродного брата. Что касается Вольфганга, то он, согласно его мемуарам, не стал попусту выкладывать все имевшиеся у него на руках козыри, но все же был вынужден воспользоваться своими знаниями и посоветовал Байдлеру принять во внимание правовую ситуацию, вытекающую из завещания, совместно составленного его отцом и матерью. Но прежде всего следовало волей-неволей дождаться решения комиссии по денацификации относительно матери, которая пока что считалась законной наследницей: «Я дал ему понять, что не верю, будто в своей оккупационной зоне американцы воспользуются пресловутым „народным правом“, к которому прибегали нацисты, о чем уже стали ходить слухи». Байдлер и не собирался прибегать к «народному праву». Будучи опытным юристом, он предпочел оставаться в правовом поле и взял за основу намерение Зигфрида Вагнера, высказанное им публично в 1914 году во время «процесса Изольды», когда Дом торжественных представлений и Ванфрид были определены его матерью и им самим в качестве «вечного фонда для немецкого народа». Свое предложение поставить во главе нового фонда Томаса Манна он обосновал тем, что таким образом «весь мир будут оповещен о резком и решительном разрыве Байройта с позорным прошлым и о его стремлении связать себя с подлинной вагнеровской традицией». Кроме того, он представил на рассмотрение городским властям «Предложения по составу совета фонда», включавшие список из выдающихся музыкальных деятелей, в основном тех, кто подвергался преследованиям при нацистском режиме. Из композиторов в него вошли Арнольд Шёнберг, Пауль Хиндемит, Карл Амадеус Гартман и двое швейцарцев – Артюр Онеггер и Франк Мартен. Он, разумеется посчитал необходимым включить в него своего бывшего наставника Лео Кестенберга, а также таких видных музыковедов, как Эрнест Ньюмен, Альфред Эйнштейн и швейцарец Фриц Гизи.

Получивший лестное предложение Томас Манн оказался в некоторой растерянности и предпочел взять паузу, сославшись на загруженность работой над романом Доктор Фаустус. При этом он не скрывал от Байдлера своих сомнений относительно возможности «снова выполнять в Германии функции, хоть и представительские и духовные, но все же связанные с определенным общественным положением, которое может держаться только на вражеских штыках». Свое скептическое отношение к проекту Байдлера он высказал в опубликованном в 1949 году эссе История „Доктора Фаустуса“. Роман одного романа, где он, уже испытывая некоторое чувство неловкости, писал: «…по сотне причин – духовных, политических, материальных – эта идея казалась мне утопической, оторванной от жизни и опасной, а также отчасти преждевременной, отчасти устаревшей – история ушла далеко вперед; я не мог воспринять ее всерьез». Сразу после отъезда Байдлера занятая подготовкой к процессу денацификации Винифред писала мужу своей подруги Августу Рёзенеру: «После своего почти пятинедельного пребывания сын Изольды уехал и все же отложил кукушечье яйцо в виде предложения о создании международного контрольного совета. Наше образцовое предприятие собираются целиком отторгнуть, а потом создать международный учредительный комитет во главе с Томасом Манном, в состав которого войдут одни евреи. Например, Лео Кестенберг, Аннелизе Ландау, Альфред Эйнштейн, Герберт Пайзер и проч.». Относительно Томаса Манна Винифред признавала, что «…в принципе он любил его музыку, но не знал, как обращаться с „немецким“ Вагнером, что и не удивительно при такой родне!». Она имела в виду тестя и тещу Манна, супругов Прингсхайм, которым она оказала действенную помощь, позволившую им в конце тридцатых годов эмигрировать в Швейцарию.

По-видимому, отказаться от сделанного ему предложения Манна побудило обращение к нему Фриделинды, которая в этом вопросе встала на сторону своей матери и братьев. В письме сестре Виланд назвал проект Байдлера «…неуклюжей попыткой обеспечить себе единоличное господство над фестивалями под прикрытием большой международной организации. Потому что члены этого совета фонда так благоразумно рассеяны по всему земному шару, что на самом деле вся ответственность и руководство будут сосредоточены в руках секретаря, чью должность он скромно приготовил для себя». И далее: «Сорвать этот благородный проект будет проще и лучше всего, если ты свяжешься с Томасом Манном. Мы считаем маловероятным, чтобы он предоставил свое имя для столь сомнительного предприятия, не имеющего ни моральных, ни правовых оснований. Я думаю, что его отказ автоматически расстроит этот план, который, как пишет сам Байдлер, основывается на авторитете его имени… Полагаю, тебе удастся прийти к соглашению с Манном!».

Весной 1947 года Фриделинда встретилась с писателем в Нью-Йорке и попыталась уговорить его отказаться от сделанного предложения. Однако к тому времени он еще не принял окончательного решения, и у нее возникло подозрение, что Манн ведет двойную игру: заверяет ее в том, что отклонил предложение стать почетным президентом фестивалей, одновременно убеждая американского уполномоченного по культуре в Баварии, что готов занять эту должность. Поэтому она обратилась «на самый верх» – в канцелярию главы американской военной администрации генерала Люсиуса Д. Клея (Clay), чтобы предостеречь его от сотрудничества с Байдлером. При этом она затеяла некрасивую игру, попросив брата Вольфганга представить ей компрометирующие материалы на их кузена, которые могли бы четко подтвердить, что тот был коммунистом и именно поэтому покинул Германию: «Насколько я припоминаю, постоянно шли разговоры о том, что он был активным коммунистом. Но был ли он членом партии? И какую он играл роль в начале двадцатых годов во время всех этих политических волнений и революций в Мюнхене?? Припоминаю, что по этому поводу говорили всякое. Я вообще хотела бы, чтобы кто-нибудь, кто курсе его дел, прислал мне его по возможности полную биографию, потому что я не могу выступать с утверждениями, не имя никаких доказательств». Предприняв атаку на Байдлера, она делала упор на то, что он левый социалист, а это было довольно