Гайдзин - Джеймс Клавелл

— Господь Вседержитель, Рупер, давай вниз, — прокричал он машинисту. — А вы все, сукины дети, тащите весла на палубу на тот случай, если мы встанем… Боже Милостивый, а у Макфея аж дым из штанов валил, как он требовал, чтобы у нас все было в полном порядке… Рупер, — взревел он, — в чем там дело, чёрт меня подери, Рупер? Выводи давай! — Вновь он навел бинокль на окна. Как будто никого.

Но Струан был там, тоже глядя на катер в бинокль. Он не сводил с него глаз с того самого момента, как катер подошел к фрегату. Он выругался, потому что теперь отчетливо видел боцмана, а тот должен был сообразить, что на него смотрят, и легко мог бы подать ему знак, да или нет.

— Не его вина, клянусь Господом, — пробормотал он, — ты сам забыл уговориться с ним о сигнале. Идиот! Ладно, погода хорошая, ни с какой стороны ничто не предвещает шторма, да и в любом случае небольшой шторм не сможет повредить «Жемчужине». — Он перевел бинокль на флагман. Катер адмирала возвращался назад с фрегата. Должно быть, с ним был передан приказ.

Дверь позади него распахнулась. Легкой поступью вошёл Чен, неся чашку чая, от которой поднимался пар.

— Здаластвуй, тайпэн. Ваша нет спать хейа, чай халосый чоп-чоп?

— Ай-й-йа! Сколько раз тебе повторять, чтобы ты разговаривал на языке цивилизованных людей, а не на пиджине. Или у тебя уши забиты испражнениями твоих предков, а мозги створожились?

Улыбка так и осталась приклеенной на лице Чена, но про себя он громко застонал. Он рассчитывал, что эта его тирада заставит Струана рассмеяться.

— Ай-й-йа, прошу прощения, — извинился он и добавил традиционное китайское приветствие, равнозначное «доброму утру»: — Кушали ли вы уже рис сегодня?

— Благодарю. — В бинокль Малкольм видел, как с флагманского катера сошел офицер и поднялся по трапу. По его поведению тоже нельзя было ничего понять. Чёрт!

Он принял чашку.

— Спасибо. — В данный момент он не испытывал особых мучений, лишь обычную ноющую боль, вполне сносную: он уже принял утреннюю дозу. За последнюю неделю ему удалось сократить норму приема. Теперь он пил настойку один раз утром и один раз вечером и поклялся, что в будущем станет пить её один раз в день, если сегодня все пройдет хорошо.

Чай был вкусным. В него добавили свежего молока, много сахара и, поскольку это была первая чашка за день, немного рома — традиция, которую, как рассказывал ему отец, установил Дирк Струан.

— Чен, достань мои толстые брюки и вязаный жакет, и я надену теплый плащ.

Чен удивленно уставился на него.

— Я слышал, поездку отменили, тайпэн.

— Во имя всех богов, когда ты узнал об этом?

— Вчера вечером, тайпэн. Пятый Двоюродный Брат в доме Главного Чужеземного Дьявола слышал, как тот беседовал с Носом Как Раздавленный Мухомор с Большого Корабля, который сказал: «Никакой поездки».

Сердце Малкольма упало, и он, помогая себе руками, подтащился к окну. И был поражен, когда увидел катер, покачивающийся на волнах в двухстах метрах от берега. Никакой волны за кормой. Он разразился яростными проклятиями, и тут из трубы повалил дым, за кормой появился белый бурун и катер начал набирать скорость. Его бинокль обшарил всю палубу, но он увидел лишь боцмана с перекошенным от крика ртом и весла на палубе на случай новой остановки. При такой скорости катер будет у их причала меньше чем через десять минут.

Чен помог ему одеться. Быстрый взгляд в окно: катер был почти у берега. Он распахнул створки и высунулся наружу, а боцман тем временем выбрался на пирс и побежал так быстро, как только позволял ему его огромный живот.

— Эй там, боцман!

Седеющий моряк совсем запыхался к тому времени, когда подбежал достаточно близко к окну.

— Наилучшие пожелания от капитана Марлоу, сэр, — выдохнул он, ловя ртом воздух, — не изволите ли вы и… и ваша леди, пожалуйста, подняться к нему на борт.

Струан издал радостный вопль. Он тут же послал за А Со, приказал ей разбудить и быстро одеть Анжелику. Потом, понизив голос, сказал:

— Слушай, Чен, и не прерывай меня, а то я сейчас как петарда… — И отдал распоряжения, что упаковать, и что приказать А Со упаковать, и как доставить сундуки на «Гарцующее Облако» на закате. — Мисси и я будем ужинать на клипере, и вы с А Со тоже останетесь там и вернетесь в Гонконг вместе с нами…

Чен был вне себя от радости.

— Гонконг! Ай-й-йа, тайпэ…

— …И вы оба будете держать рот на запоре туже, чем мушиный зад, или я попрошу Чена «Благородного Дома» вычеркнуть ваши имена из семейной книги. — Он увидел, как лицо Чена посерело. Раньше он никогда не прибегал к этой угрозе. Семейная книга была для каждого китайского мужчины его связью с бессмертием, с предками из мистического прошлого и с далекими потомками, когда он сам будет считаться древним предком, и ещё дальше. Где бы ни родился китаец, его имя заносили в родословные списки его деревни. Без этого он не существовал.

— Да, господин. Но как быть с А Ток?

— Я сам разберусь с ней. Приведи её.

Чен направился к двери. А Ток стояла за ней. Он в страхе бежал. Она вступила в комнату. Струан сказал, что принял решение: она отправится за ними на следующем корабле, и точка.

— О ко, сын мой, — ответила она медоточивым голосом. — Что ты решаешь для своей старой матери — это совсем не то, что твоя старая мать считает наилучшим для себя и своего сына. Мы поедем домой. Мы будем молчать. Ни один вонючий чужеродный дьявол не узнает. Разумеется, всех цивилизованных людей заинтересует этот замысел. Мы отправимся домой все вместе. Ты берешь свою шлюху с собой? — Она спокойно вынесла бурю негодования и угроз никогда в жизни больше не произносить этого слова или пенять на себя.

— Ай-й-йа, — пробормотала она, уходя, и слова её постепенно замирали в отдалении, — твоя старая мать не станет больше называть эту шлюху твоей шлюхой, но, все боги мне свидетели, если не шлюхой, то как мне её тогда называть, ведь шлюха она и есть. Или мой сын рехнулся?..

Когда он увидел Анжелику, его гнев улетучился.

— Вот это да!

Она была в костюме для верховой езды: сапожки, длинная юбка, туго перехваченная в талии, амазонка, шейный платок, поверх всего накидка, шляпка с зеленым пером, перчатки, но без хлыста.

— Я подумала, дорогой, что это лучше всего подходит для морской прогулки, — сказала она с лучезарной улыбкой.

— Добро пожаловать на борт. — Марлоу стоял у конца трапа, великолепный в своём мундире.

Прежде чем вступить на палубу, Малкольм неуклюже ухватился левой рукой за ванты, передав трости Анжелике, и церемонно приподнял свой цилиндр.

— Разрешение ступить на борт?

Марлоу отдал честь и просиял.

— Пожалуйста, вы оба — желанные гости на моем корабле. Вы позволите? — Он подал Анжелике руку, слабея от её ослепительной улыбки и покроя амазонки, подчеркивавшей её фигуру, и проводил их на капитанский мостик перед трубой. Здесь он подождал, пока Малкольм устроится в морском кресле.