Столп огненный - Кен Фоллетт

Никто не мог даже вообразить, зачем Сильви понадобилось лезть на эту верхотуру. Марджери узнала, что в тот день в городе побывал ее дражайший братец Ролло; пожалуй, подумалось ей, следовало бы расспросить его, но он покинул Кингсбридж на следующее утро. Марджери как бы невзначай побеседовала с теми немногими, кто виделся с Ролло до его отъезда, и трое сказали ей одно и то же, почти слово в слово: «Да, на представлении он стоял рядом со мной». Нед говорил, что Сильви всегда хотелось посмотреть на город сверху; быть может, пьеса ей не понравилась и она отправилась утолять это свое желание, а потом ненароком оступилась. Наверное, это самое разумное объяснение.

Сочувствие Марджери усугублялось осознанием того, что эта трагедия, при всей своей дикости, способна подарить ей самой то, о чем она мечтала на протяжении тридцати лет. Она сама стыдилась подобных мыслей, но не могла закрывать глаза на то обстоятельство, что Нед сделался холостяком, а значит, вполне может жениться на ней.

Но даже если это случится, покончит ли свадьба с ее мучениями? Ведь она владеет тайной, которую никогда не сможет открыть Неду. Если она выдаст Ролло, то обречет на гибель собственных сыновей. Так что же, хранить тайну и обманывать человека, которого любишь? Или смотреть, как вешают твоих детей?

Над гробом Сильви звучала заупокойная молитва, а Марджери мысленно молила Всевышнего не вынуждать ее выбирать.

6

Мне словно отрезали руку или ногу. Я никогда не смогу вернуть ту часть своего тела, которая исчезла, когда погибла Сильви. Мне знакомы чувства того, кто пытается ходить, лишившись ноги. Я никогда не избавлюсь от ощущения, что должно быть что-то, чего нет и уже не будет, сколько ни проси. В моей жизни возникла прореха – нет, не прореха, а огромная дыра, и ее ничем не заполнить, никак не закрыть.

Но мертвые продолжают жить в нашей памяти. Думаю, такова истинная природа призраков. Сильви покинула нашу грешную обитель, но я каждый день вижу ее мысленным взором. И слышу тоже. Она предостерегает меня от излишней доверчивости, потешается надо мной, когда я любуюсь фигурами молодых женщин, смеется над чванливыми олдерменами и плачет, соболезнуя больным детям.

Со временем душевные муки и ярость поутихли, и мною овладела спокойная, отчасти даже угрюмая решимость. Марджери вернулась в мою жизнь, как возвращается из-за моря старый друг. Тем летом она перебралась в Лондон и поселилась в Ширинг-хаусе на Стрэнде. Вскоре мы стали видеться каждый день. Я на собственной шкуре познал значение выражения «горькая радость»: это когда в одном ярком плоде сочетаются острая боль утраты и сладость надежды. Мы ходили по театрам, катались на лошадях в полях Вестминстера, плавали на лодках и выбирались в Ричмонд. И любили друг друга – когда утром, когда днем, когда вечером; иногда случалось так, что все это удавалось совмещать.

Уолсингем поначалу относился к ней с подозрением, но она обезоружила его своим обаянием и остроумием; этакое сочетание он нашел неотразимым.

По осени призрак Сильви посоветовал мне жениться на Марджери. «Разумеется, я не возражаю, – сказала она. – Пока я была жива, ты дарил мне свою любовь. Теперь она достанется Марджери. Я всего лишь хочу, глядя с небес, знать, что ты счастлив».

Мы обвенчались в кингсбриджском соборе на Рождество, почти через год после смерти Сильви. Никаких торжеств устраивать не стали. Пышные свадьбы – это для молодых, начинающих взрослую жизнь, а в нашем случае это что-то вроде последнего утешения для нас обоих. Мы с Уолсингемом спасли королеву Елизавету и сражались за ее идеал религиозной свободы. С Барни и с английскими моряками мы победили испанскую армаду, и наконец-то я был вместе с Марджери. Мне чудилось, что все дорожки моего жизненного пути мало-помалу сходятся воедино.

Но я ошибался. До конца было еще далеко.

1

Последние десять лет шестнадцатого столетия Ролло Фицджеральд прожил как в угаре, обуянный разочарованием и гневом. Все, ради чего он трудился, оказалось пшиком и пошло прахом. Англия сделалась еще более протестантской, чем была прежде. Он думал, что растратил жизнь понапрасну.

А потом, на рубеже столетий, он вдруг почувствовал, что надежда есть.

Когда наступило новое столетие, королеве Елизавете было шестьдесят шесть. В этом почтенном возрасте она выглядела осунувшейся, бледной и какой-то потерянной. Отказывалась обсуждать будущее и своим указом признала государственной изменой любые разговоры о том, кто наследует ей на английском престоле. «Люди всегда поклоняются восходящему солнцу, а не закатному», – говаривала она – и нисколько не ошибалась. Невзирая на королевский запрет, по всей стране ползли слухи о том, что случится, когда Елизавета умрет.

Поздним летом 1602 года Ролло в замке Тайн навестил гость из Рима – Ленни Прайс, учившийся с Ролло в Английском коллеже в семидесятых годах прошлого века. Былой розовощекий юнец превратился в седого, умудренного годами мужчину пятидесяти пяти лет.

– У матери-церкви есть для вас поручение, – сказал он. – Мы хотим, чтобы вы отправились в Эдинбург.

Они стояли на крыше одной из замковых башен. Внизу расстилались поля, а вдалеке проступало Северное море.

Сердце Ролло забилось чаще при этих словах. Шотландией правил король Джеймс Шестой, сын Марии Стюарт.

– Поручение? – переспросил он.

– У королевы Елизаветы нет наследника, – объяснил Ленни. – Все три ребенка Генриха Восьмого оказались бездетными. Так что именно король Джеймс, скорее всего, наследует Елизавете на английском троне.

Ролло кивнул.

– Он даже написал книгу о своих правах на трон. – Джеймс истово верил в силу написанного слова: полезная вера для правителя малой и бедной страны вроде Шотландии.

– Он трезво оценивает свои возможности и ищет поддержки. В Риме считают, что сейчас самое время добиться от него нужных нам обещаний.

Ролло ощутил прилив надежды, но заставил себя мыслить трезво.

– Его мать была католичкой, но сам Джеймс – не католик. Его забрали у Марии годовалым младенцем и с тех пор ежедневно травили протестантским ядом.

– Вы кое-чего не знаете, – заметил Ленни. – Об этом вообще мало кому известно. Прошу никому не передавать. – Хотя на крыше они были одни, Прайс понизил голос: – Супруга Джеймса – католичка.

Ролло был потрясен.

– Анна Датская, королева Шотландии – католичка? Но ее же воспитывали в протестантстве!

– Господь направил к ней верного человека, и она узрела свет истины.

– То есть ее обратили?

Ленни прошептал:

– Она вернулась в лоно матери-церкви.

– Слава Всевышнему! Это же все меняет!

Прайс вскинул руку, предостерегая от поспешных выводов.