Александр Македонский, или Роман о боге - Морис Дрюон

– Клянусь богами, он слишком скучен, этот юноша! Что мне делать с еще одним Антипом в моем войске?

У стен Перинфа часто шли бои: то осажденные совершали очередную вылазку, то македоняне вновь испытывали силу сопротивления противника. Через несколько дней после приезда в лагерь Александру довелось впервые участвовать в бою. Это была всего лишь очередная стычка, но для юноши она приобрела значение крупного сражения. Он храбро бился рядом с отцом, желая показать ветеранам свою силу и доблесть. Пусть начальники посмеиваются над его нежеланием участвовать в грубых развлечениях, он им докажет, что в искусстве владения оружием в бою он ни в чем не уступает бывалым мужам.

Из-за завалов, образованных разрушенными сооружениями, нельзя было использовать конницу, и воины вели бой в пешем строю, сражаясь копьем и мечом. Александр решительно бросался на врага. Его сила, смелость, ловкость, неукротимое стремление наносить удары и убивать вызывали всеобщее восхищение. Казалось, что у него десять рук. Когда после боя царевича спросили, что он чувствовал, Александр ответил:

– Не знаю, я перестал думать.

Весь вечер после сражения Филипп проявлял к Александру такую же трогательную заботу, как в день укрощения Буцефала.

– Хотя ты и мало пьешь, – сказал он, – но все-таки достоин быть моим сыном.

Тогда, чтобы угодить отцу, Александр залпом осушил большой кубок с вином.

В Перинфе Александр понял, что в жизни царя на войне на каждые два часа сражения приходятся сотни часов, когда он обязан заниматься другими делами: заботиться о снабжении войска, вести разведку, принимать гонцов, управлять территорией и людьми, вести переписку с иностранными государствами. Он узнал, что царь может править своими владениями из обычного шатра, разбитого на голой земле, при условии, что у него хорошо налажена связь, а сам он способен, даже находясь вдали, силой своей внушать страх и уважение своим подданным. К делам государственным Филипп относился с должным вниманием, соблюдая строго установленный порядок. Он знал, чем каждый день занимаются его наместники во всех провинциях. Исправно посылал им личные указания о том, как решить тот или иной трудный вопрос, регулярно получал сообщения о том, что происходит в Афинах, где Демосфен продолжал неустанно призывать сограждан к войне, ведал даже о том, что этот тщеславный оратор советовал афинянам заключить союз с персами, вечными врагами греков, против Македонии. Демосфен провозглашал: «Афиняне, не думайте, что подданные Филиппа довольны тем, что радует его. Считайте, напротив, что если он стремится к славе, то они мечтают о тихой, спокойной жизни; если он не может достичь своей цели без войны, то они боятся оставить без защиты в своих жилищах детей, жен и престарелых родителей». Демосфен утверждал: «К Филиппу с подозрением и недоверием относятся не только союзники, но и в самом его царстве нет ни единства, ни доброго согласия, как мы привыкли думать». Отчасти оратор был прав, и Филипп сам это знал. Из Македонии до него доходили тревожные вести, имя царя там уже не произносили с прежним благоговением. Вот уже девятнадцать лет, как он правит страной, а девятнадцать лет непрерывных войн, пусть и успешных, вызывают усталость даже у победителей. Филипп осознавал, что ему пора перестать быть для своих подданных далекой тенью, без конца требующей все новых и новых воинов, многие из которых никогда не вернутся домой. Он видел, что ему надо возвратиться в Пеллу и за несколько месяцев восстановить пошатнувшуюся ныне царскую власть в государстве, успокоить или же наказать недовольных. Но он не мог решиться оставить невзятыми города Перинф и Византий, потому что возвращение на таких условиях означало бы его первое поражение. Он искал человека, достойного править от его имени в Пелле во время его отсутствия. А кто, как не наследник престола, мог лучше справиться с этим и имел бы больший авторитет? Александр вскоре понял, зачем Филиппу понадобилось вызывать его в лагерь. В походе Филипп все время держал сына рядом с собой, посвящал в текущие дела и без конца спрашивал, как бы экзаменуя:

– Что бы ты сделал в таком случае? Какое решение, ты думаешь, следует принять?

И каждый раз ответ Александра поражал его здравым смыслом и зрелостью суждений. Филипп решил, что ждать больше не стоит и настала пора приобщить царевича к государственным делам. Через несколько недель он отправил его в Македонию с полномочиями регента.

Возвращение Александра было пышно обставлено. Слава о мужестве нового регента опережала движение кортежа, и потому его всюду встречали с должными почестями. Он очень серьезно отнесся к возложенным на него обязанностям. Царевич поселился во дворце и часто показывался в обществе своей матери, которая в эти несколько месяцев впервые почувствовала себя царицей. Филипп часто публично измывался над ней, унижая ее как женщину и как царственную особу. Теперь она требовала воздания ей по праву принадлежащих почестей. Клит по прозвищу Черный, некогда учивший Александра ходить и участвовавший в его первых детских играх, был назначен начальником личной охраны Александра. Аристотель и я стали советниками молодого регента.

Тот, кто приходит к власти, всегда вселяет в народ надежду. Македоняне имели все основания полюбить этого шестнадцатилетнего правителя. Люди помнили предсказания, связанные с его рождением. И если никто не мог проникнуть в их тайну, то по крайней мере было известно, что такая тайна существует. Молва о божественном царевиче шла повсюду – и в самых богатых домах, и в самых жалких тавернах. Вновь в памяти людей оживали давно забытые предания, каждый создавал свою легенду. Люди, любившие Филиппа, говорили, что Александр походит во всем на отца. Те же, которые Филиппа не жаловали, утверждали, что между ними нет ничего общего. Те, у кого была знакомая служанка во дворце, знали, что любовницы Филиппа, соперничавшие между собой, но единые в ненависти к Олимпиаде, не признавали отцовства царя. Все это окружало юношу ореолом таинственности.

За время короткого регентства Александру представилось два случая утвердить свой авторитет.

Сначала прибыло персидское посольство для ведения переговоров с Македонией по вопросу о колониях по берегам Геллеспонта. Александр принял послов.

Персия уже давно вызывала у него особый интерес, его неотступно преследовала мысль о могуществе персидского царя. Он знал, что персы повсюду уничтожают культ Амона. Ненависть, с которой Аристотель относился к Персии, не сумев простить великому царю смерть своего родственника и покровителя царя Гермея, передалась воспитаннику. Александр, вдохновленный идеями Исократа, был одержим грандиозными замыслами. Если Филиппу не удастся осуществить планы, намеченные Исократом, если он не сможет объединить эллинистические государства и направить их на уничтожение азиатской империи, то это сделает Александр, ему и достанется вся слава.

В беседе с персидскими послами Александр показал себя умелым дипломатом, он оказал им роскошный прием, организовал в честь гостей праздники и увеселения, осыпал их знаками внимания и окружил заботой. Александр выказывал неподдельный интерес ко всему, что говорили послы, зная, что подобная учтивость неотразимо действует на собеседников. В разговоре он прибегал не к официальному, а к сердечному и дружескому тону. Он проявлял огромную любознательность и не переставал восхищаться историей персов. Александр задал много конкретных и умных вопросов об устройстве империи персов, ее границах и территории, о состоянии дорог, о войске, богатстве царской казны и даже о личности самого Артаксеркса и его качествах полководца, интересовался, каким путем лучше добраться от такого-то города к такому-то. Добывая сведения о своем будущем противнике, он вместе с тем создавал у персов представление о себе как о союзнике. Послы были настолько покорены умом, мудростью и манерами этого юноши, что во всеуслышание заявляли, что сын Филиппа своими способностями уже превзошел отца.